Бесики - Страница 45

— Наши красивее. Но там всё очень благоустроено: мощёные улицы, аллеи, фонтаны. Если бы эту местность украсить так же, разве можно будет тогда сравнить с теми местами? Там всего-навсего маленький ручеёк, проведённый по трубам к бассейну, который помещён в стеклянный павильон. А здесь течёт целая река, и мы поим из неё лошадей. Эх, может быть, и наша страна дождётся лучших времён. Ты ещё молод и авось доживёшь до её расцвета, а я… кто знает, в какой пустыне сложу свои кости.

Моуравов стегнул коня, лошадь, разбрызгивая воду, перешла речку и стала взбираться по подъёму.

Бесики последовал за ним. Он всматривался в окрестности и пытался представить себе эти дикие места такими, как описал Моуравов Карлсбад.

Вон там, на скалистом гребне горы, должен красоваться дворец с высокими башнями. В нём должна жить черноокая с длинными косами фея.

«Анна! — Он тряхнул головой, словно желая отогнать эту мысль, — Нет. Не Анна».

Поехал быстрее. Догнал Моуравова. Стал с ним беседовать. Но в его сознании опять всплыл образ Анны.

«Анна. Анна должна жить в этом дворце».

Смеркалось, когда они поднялись на плоскогорье Садгери. Войско уже расположилось лагерем, но палаток не поставили. На опушке развели костры, вокруг которых расположились на бурках воины.

Царь и сановники устроились в Садгерской крепости.

Моуравов пошёл к царю. Бесики нашёл Давида, который с вершины башни оглядывал долину.

— Сколько по списку оказалось воинов? — спросил Давид Бесики, прислонившегося к башенному зубцу.

— Три тысячи восемьсот восемьдесят человек, исключая свиту царя.

Давид нахмурился и, словно рассуждая сам с собой, начал подсчитывать:

— Три тысячи восемьсот восемьдесят. Тысяча человек послана царём. Это, значит, четыре тысячи восемьсот восемьдесят, ну, положим, пять тысяч. Свита царя — пятьсот человек…

— Почти все в сборе, — сказал Бесики и беззаботно обвёл взором долину, — догонят и остальные.

На башню поднялся Леван.

— Из Тбилиси только что прибыл гонец и привёз письма. И тебе есть письмо, — обратился он к Давиду.

— От кого?

— А ну-ка, догадайся! От Тамары. Она приехала из Телави и осведомляется о тебе.

Давид протянул руку, чтобы взять письмо.

Бесики через силу улыбался. Может быть, и ему хотели написать, но не посмели послать письмо…

Тамара приехала в Тбилиси в субботу утром, накануне светлого воскресенья, и прямо отправилась во дворец, не побывав в Сачино. Во дворце она, как старшая дочь царя, пользовалась большим авторитетом, чем её мачеха. Поэтому она не считала обязательным для себя повидаться с Дареджан. Сменив дорожное платье на роскошный туалет, Тамара отправилась навестить тётку.

Анна с внучкой сидели в гостиной и вышивали нагрудники. Увидя Тамару, Анна отложила вышивание, порывисто вскочила и радостно воскликнула:

— Ах ты моя радость, откуда ты появилась? — Анна обняла и расцеловала Тамару. — Как я рада тебя видеть! Дай полюбоваться тобою. Ты настоящая царица Тамара.

— Это ты царица, моя дорогая тётя, неувядающая роза! — смеясь, сказала Тамара. Потом она обняла Анико: — Ах ты, моя голубка! Ну как поживаете, не стосковались ли по мне? А как здоровье Димитрия?

— И не спрашивай! — тяжело вздохнула Анна. — Несчастной я родилась на свет…

— Что, опять в постели?

— Да слёг.

— А что говорят лекари?

— Что они могут сказать? Рейнегс говорит, что остаётся лишь удивляться, что хворый человек в таком возрасте ещё живёт. Идём сядем, чего стоишь?

Они устроились на тахте и продолжали беседу. Расспросили друг друга обо всём. Анна рассказала Тамаре дворцовые новости; здесь после отъезда Ираклия воцарилась такая грусть, оставалось только ходить на обедни и молебны. В городе также замерла жизнь, так как большинство мужчин ушло в поход. Первое время общество собиралось в Сачино, но потом перестали туда ходить, так как туда зачастил католикос Антоний, изводивший всех нравоучениями и проповедями.

— Молим всевышнего о том, чтобы царь вернулся невредимым, а вместе с ним и другие. Вот тогда и повеселимся. А твой Давид…

— Оставь его в покое, — смеясь, сказала Тамара.

Она стеснялась говорить о своём женихе.

— Сколько времени вы не виделись?

— Даже не помню, приблизительно лет пять. Правда, что он носит русскую форму, забыл грузинский язык и говорит только по-русски?

— Тебе рассказали небылицы. Он носил раньше русскую форму, она шла к нему. Мне же она вообще не нравится… В белых лосинах человек кажется голоногим. Но теперь Давид носит форму сардара. Дай бог ему вернуться невредимым, и тогда вас обвенчаем.

— А где же Бесики, — вдруг спросила Тамара, — хранитель моих тайн?

При упоминании о Бесики Анна вздрогнула, словно в неё вонзилась стрела.

Встрепенулась и маленькая Анико, но тотчас же склонила голову и ещё усерднее принялась вышивать.

— И он ушёл в поход, — ответила Анна.

— Ах, этот плут и проказник, — засмеялась Тамара, — тоже отправился воевать. Хотела бы знать, к кому он теперь пылает любовью? Раньше он воспевал жену Ибреима и, кажется, добился успеха. Мне очень хотелось бы с ним повидаться. Он ещё пишет стихи?

— Кажется, пишет, — ответила Анна изменившимся голосом: об интрижке Бесики с Гульнар она не знала.

Ревность стиснула ей сердце, и румянец схлынул с лица.

«Нет, это невозможно, — подумала Анна. — Это было раньше, в прошлом году, но теперь… сейчас этого не может быть!»

— Нет! — вскричала Анна.

— Что «нет»? — с изумлением спросила Тамара, блеснув глазами, так как это «нет» было произнесено другим тоном и не относилось к стихам Бесики.