— И вот, во всех этих сражениях только один раз вы потерпели неудачу с Аджи-Чалабом, и то по ошибке вашего блаженной памяти отца Теймураза. А во всех остальных боях ваш меч пожинал всегда победу на благо нашей родины. Неужели и теперь из-за малочисленности войска отказаться от похода? Вот моё мнение, господа мдиванбеги:
Если меч не пустим в дело,
Побеждённые падём.
И к героям не причислят
Нас, осмеянных бабьем.
А вы, как хотите, так и судите.
Ираклий благосклонно взглянул на Давида и сказал улыбаясь:
— Если твой меч так же остёр, как решительны твои слова, наше счастье удвоится. — Потом он обратился к мдиванбегам: — Клянусь вам, что я не боюсь этого похода. Русское войско хотя и малочисленно, но хорошо вымуштровано, и один боец устоит против тысячи. Невелико и моё войско, но зато — всё конница. С помощью бога мы победим урумов, насчёт этого будьте спокойны. Соломон, сын мой, докладывай дальше.
Соломон развернул заранее приготовленный свиток пергамента.
— Хранитель ценностей Иоанн Доленджашвили просит ваше величество отдать приказ казначею о выдаче трёх тысяч рублей вашей дочери Тамаре.
— Об этом доложит нам Иосиф-мушриб, — прервал его Ираклий и нахмурился. Его личные дела никогда не рассматривались в совете. Правда, звание хранителя ценностей Доленджашвили получил только осенью, но он должен был уже знать порядок ведения дел. — Иоанну объяви выговор, — приказал Ираклий Соломону и велел Чабуа составить по образцу русских коллегий положение и устав для чиновников, в которых был бы указан порядок ведения дел. — На этом мы и закончим, — сказал Ираклий. — Остальные дела обсудим после. А теперь будем молить всевышнего…
— Есть у меня ещё одно дело, — Соломон достал несколько сложенных бумаг.
Ираклий почуял, что молодой секретарь собирается доложить о чём-то серьёзном, и насторожился.
— Бесарионом Габашвили получено письмо от его отца Захарии из России, к нему приложены два документа, касающиеся графа Тотлебена. Бесарион нижайше просил передать их вашему величеству.
— Читай! — велел Ираклий и приготовился слушать.
Соломон развернул письмо и начал читать:
— «Нашего славного сына Бесариона приветствует угнетённый и изгнанный на чужбину отец Захария. После того, мой сын, как я покинул Грузию, находился я сперва в Кизляре, где собирался приступить к богослужению по уставу православия. Но еретик, католикос Антоний, прислал сюда письмо с приказом, подтверждённым нашим великим Ираклием, не допускать меня к священнослужению. Повеление Ираклия возымело своё действие — двери храмов замкнулись передо мной, и из Кизляра меня изгнали. После многих испытаний я приехал в Москву и обратился с жалобой к митрополиту о том, что в нашей стране злой еретик извратил нашу святую веру. Святые отцы — епископы и митрополит, вняв моей мольбе, воздели руки к всевышнему с молитвой вразумить царя нашего Ираклия: изгнать из святых храмов еретиков. Но несчастье, навлечённое на меня Антонием и поразившее меня громом, никогда не изменит мою любовь и преданность к моему великому царю. Я получил в Москве доступ ко двору царя Вахтанга Шестого, там я видел Александра Бакаровича, который состоит на службе у русских, в чине полковника. Он, смеясь, рассказывал о том, что на помощь Ираклию послали генерала Тотлебена, который за измену чуть не был обезглавлен, и что послан он к Ираклию якобы с тайным поручением. О подробностях этого поручения Александру ничего не известно, а эти два документа я выпросил у него и посылаю с доверенным лицом; вручи их царга. Скажи также о моей ему преданности. Написано в декабре 20-го числа 1769 года в городе Москве собственной рукой Захарии Габаона».
Ираклий, нахмурившись, слушал письмо. В преданности Захарии он не сомневался, но упрямство этого старика было неодолимо. Когда Ираклий решил вызвать из России католикоса Антония, Захария решительно этому воспротивился. Он угрожал царю покинуть дворец. После приезда Антония чего только не вытворял этот упрямый священник! Он заставил католикоса всей Грузии, сына царя Иесе, потомка Багратионов, поклясться всенародно в Сионском соборе, что он не еретик. Но он не угомонился и после этого, пока его не постригли и не посадили в монастырскую келью.
Для блага родины требовалось пригласить на пост католикоса Антония, сына карталинского царя Иесе, ибо, только дав ему почётное место, можно было пресечь борьбу карталинских Багратионов — претендентов на престол. Этого не понимал упрямый старец и гнул своё. Но Ираклий спас его, поручив страже тайком освободить его из монастыря и дать возможность бежать.
Теперь, видимо, Захария, не преуспев в своих делах в России, стрался другими средствами расположить к себе Ираклия. Поэтому Ираклий не придал большого значения тем сведениям, о которых сообщал Захария. Александр Бакарович оспаривал трон у Ираклия и, чтобы найти себе приверженцев, должно быть, и распространял слухи о тайных поручениях Тотлебену.
— Что ты скажешь об этом, сардар? — обратился Ираклий к Давиду Орбелиани, смотря ему прямо в глаза. — Ты жил в России и знаешь тамошние порядки.
— Насчёт Тотлебена Захария говорит правду, ваше величество, — ответил Давид, — Семь лет тому назад Тотлебен был изгнан из России как изменник. Его лишили чина и орденов. Только в прошлом году вняла императрица его молениям и помиловала, о чём было объявлено в мае месяце в Санкт-петербургских ведомостях. Что же касается тайного поручения Панина, если только это правда, то трудно судить о том, что оно содержит: зло или добро. Но я думаю, что вероятнее в нём заключается добро для вашего величества, так как сомневаюсь, чтобы во время войны с Турцией русские могли действовать злоумышленно против нашего царства. Письмо Захарии призывает нас быть осторожными и не попасть в западню, а для печали я не вижу достаточных оснований.