Бесики - Страница 15

Чабуа слыл признанным мудрецом и учёным. Хотя он не получил высокого образования, но щеголял тем, что наизусть знал «Жизнь философов и их творения». Единственный экземпляр этой книги случайно попал в руки Чабуа. Ему он и был обязан своей репутацией. Текст перевёл с итальянского на грузинский пьемонтский патер Франческо сто лет тому назад. В этой книге излагалось учение знаменитых философов.

Если любители просвещения в подтверждение своих взглядов цитировали Платона, Аристотеля и других известных мыслителей, Чабуа удивлял всех, авторитетно упоминая имена малоизвестных философов и историков, о которых лишь слышали, но с чьими произведениями никто не был знаком: «Прокл Диадах говорил…», «Плиний-стоик сообщает…», «Плутарх записал…».

Католикос Антоний сомневался в том, что Чабуа подлинно знал труды этих учёных. Сам католикос был весьма образован, но большинство авторов, упоминаемых Чабуа, было ему незнакомо. И выходило так, что Антоний был единственным человеком, сомневавшимся в познаниях Чабуа, а остальные смертные, начиная с царя и кончая последним придворным, с благоговением смотрели на лысую голову Чабуа, в которой, по их убеждению, гнездились великие идеи.

Из маленьких дверей, в сопровождении Левана и Давида Орбелиаии, показался Ираклий. Он быстро подошёл к своему креслу и приветствовал мдиванбегов. Вельможи встали и низко поклонились царю.

Ираклий перекрестился и сел. По правую сторону он посадил Давида, а по левую — Левана.

Сели и мдиванбеги. В зале на минуту воцарилась тишина. Ираклий велел Соломону Леонидзе доложить совету о делах.

Соломон раскрыл давтари.

— Василий Петрович привёз рапорт генерала Тотлебена, писанный пятого апреля. Грузинский перевод я послал вашему величеству в Шамхори.

— Знаю, — ответил Ираклий. — Доложите вельможам о содержании рапорта.

— Генерал Тотлебен сообщает, что войско, состоящее из Томского пехотного полка, двух эскадронов карабинерoв, двух эскадронов гусар, двухсот донских казаков и трёхсот калмухцев, всего три тысячи семьсот семь человек, при двенадцати полевых пушках, целиком переведено в конце марта из Моздока в Душети.

— У меня только двухтысячное войско да придворной свиты пятьсот человек, — не глядя ни на кого и словно разговаривая с самим собой, сказал Ираклий. — А у ахалцихского паши семнадцать тысяч урумов и пять тысяч лезгин. Что вы об этом скажете, вельможи?

— Наше положение безвыходное! — воскликнул Иоанн Орбелиани. — Располагая шестью тысячами человек, трудно разбить двадцатидвухтысячное войско.

У Азат-хана афганского было восемнадцать тысяч, a у нас было сколько, не помнишь ли, Иоанн?

— У нас не было даже четырёх тысяч. Но после победы над Азат-ханом прошло добрых двадцать лет. Наши мечи рубили тогда лучше, и рука была крепче.

— Удивляюсь вот чему, — вмешался Кайхосро Авалишвили: — русские подстрекают нас на войну с Турцией, a сами выставляют лишь ничтожный отряд. Если такое огромпое царство не в силах послать большое войско, то что можно собрать в нашей обедневшей и разорённой стране!

— Правда, что войско моё малочисленно, да и звать людей в поход во время полевых работ тоже не легко. Царевич Георгий должен прислать из Кахетии тысячу пятьсот человек, но не очень-то я надеюсь на него, — проговорился Ираклий и вдруг умолк.

Наследник престола Георгий ничем не был похож на отца. Всем были известны его леность и обжорство. Ираклий, зная все его недостатки, не собирался назначать его престолонаследником, наметив ему взамен Левана. Богомольного Георгия он хотел, в случае смерти Антония, возвести в католикосы. Но в эти планы он не посвящал никого и теперь, проявив недоверие к старшему сыну, невольно смутился.

— Разрешите, ваше величество, доложить, — почтительно обратился Леван к отцу.

— Говори!

— Если Георгий сумеет в Кахетии собрать войско, он должен двинуться в Сигнахи и оттуда следить за Белакани, так как, двигаясь к Ахалциху, лезгины могут повернуть в ту сторону и напасть на нас с тыла.

Ираклий улыбнулся. Он понял, что Леван привёл это соображение для оправдания бездеятельности царевича Георгия. Леван сам уже успел направить шамхорского бегларбека прикрывать тыл со стороны Белакани, и сейчас незачем было посылать войско в Сигнахи.

— А я думаю, царь, — вмешался Иоанн Орбелиани, — что с ахалцихским пашой надо закончить дело мирным путём. Если же Тотлебен хочет воевать, пусть идёт в Имеретию к царю Соломону на помощь.

— От своей судьбы никто не уйдёт! С ахалцихским пашой нам никогда не помириться, и на этот счёт бесполезны всякие возражения! — сдвинув брови, сказал Ираклий Иоанну, а затем обратился к Давиду Орбелиани, который сидел молча и не принимал участия в обмене мнениями: — А ты что нам скажешь, Давид?

— Я скажу, ваше величество, что судьбу войны не решает численность войск. Летописцы неоднократно писали о том, как хорошие полководцы с малым войском побеждали более сильного врага.

— «Если сотни нападают, одного сразят легко», — мудро сказал Руставели, — напомнил Иоанн.

— Это так, — согласился Давид, — но разве не тот же Руставели говорит: «Сотня тысячу осилит, если выбран верный путь»? Не помню я, вельможи, чтобы царь Ираклий когда-нибудь сражался, имея войско, численно превосходившее вражье.

— Верно, этого никогда не было, — подтвердил Теймураз Цицишвили.

— В скольких сражениях участвовал царь Ираклий до сегодняшнего дня? — спросил Давид у вельмож.

— Около шестидесяти, если не считать походов с Надир-шахом, — улыбаясь ответил Ираклий за царедворцев.