— «О несчастье! С любовью эти шалости не схожи: нет. День с одной, а завтра с новой…» — начал с улыбкой Бесики, но Леван прервал его:
— Довольно! Читай самому себе эти наставления. Иди лучше в дворцовую баню, выкупайся и надень чистую одежду. До вечера ты свободен. Скажи казначею, чтобы выдал тебе денег: небось у тебя нет даже гроша, чтобы свечку на радостях поставить своему святому!
Через час Бесики, чисто одетый и выбритый, свободно расхаживал по дворцовым залам и весело здоровался со встречными. Во дворце уже знали, что Бесики снова получил придворную должность, радостно приветствовали его и поздравляли с почётным назначением. Бесики зашёл засвидетельствовать почтение ко всем знакомым. Он заглянул и в помещение Тайного совета, чтобы обменяться приветствием с Соломоном Леонидзе. Этот последний, принеся свои поздравления, показал Бесики ответные стихи Чабуа и пригрозил поэту, что убьёт его, если он не ответит ещё более хлёсткими стихами.
Бесики отбросил листок со стихами и со смехом сказал Соломону, что в эту счастливую для него минуту ничто на свете не омрачит его радости. Вечером, к тому времени, когда шестеро молодых людей, во главе с царевичем, собрались на холме возле мечети, они уже знали, что молодая красавица, вскружившая голову царевичу, — вдова купца Авета Галамбарашвили, что зовут её Малала, что у неё трёхлетний ребёнок и что старшего над ней в семье нет никого, кроме старухи свекрови.
Когда опорожнили первые роги, Бесики взял саз, ударил по струнам и запел своим звонким голосом песню, которая совершенно очаровала и без того уже утратившего рассудок Левана, а прильнувшей к окну черноглазой Малале дала понять, что вся эта серенада затеяна в её честь. Нежно стонал саз, и счастливая улыбка не сходила с уст притаившейся за окном Малалы. Сам царевич пел ей о любви!
Осень была на исходе. В городе стало прохладно, и знатные семьи постепенно стали возвращаться из деревень и из загородных домов. Первой вернулась в город царица Дареджан со всей своей многочисленной свитой, за нею приехали Анна, Тамара, и вскоре дворец снова стал полон нарядных придворных дам. Бесики теперь проводил большую часть своего времени в обществе женщин. Правда, по своей должности он обязан был неотлучно находиться при Леване, но тот уже целую неделю все дни с утра до вечера проводил на тайном совещании у Ираклия. На этом тайном совещании кроме царевичей Левана и Георгия присутствовали Давид Орбелиани, Иоанн Мухран-Батони, католикос и Соломон Леонидзе. Сколько ни старался Бесики узнать о предмете, который обсуждался на совещании, он так ничего и не добился. Леван и Давид на все расспросы Бесики отвечали молчанием или шутками и тотчас же переводили разговор на другие предметы.
Прошла неделя. Однажды утром царь с приближёнными сели на лошадей и куда-то уехали, не захватив с собой даже слуг. Охранный отряд состоял из татарских сотен.
Бесики остался в распоряжении придворных дам. Он читал им стихи и рассказывал о прочитанных книгах. Дамы теперь чаще всего собирались у Анны, так как царица Дареджан ожидала ребёнка и поэтому жила во дворце Сачино.
Анна вернулась в город без мужа, которого оставила в Дманиси: переноска больного на носилках на такое большое расстояние была делом одинаково трудным как для больного, так и для сопровождающих. Анна предполагала сразу после свадьбы Анико вернуться в Дманиси и провести там зиму. Она окончательно убедилась, что доверяться управляющему нельзя, и твёрдо решила взять в собственные руки управление своими владениями. Кроме того, Анна решила как-нибудь заполучить Бесики к себе на службу или желобиться его назначения на какую-либо должность в крепость Ахтала. Таким образом она надеялась избежать опасностей, подстерегавших её во дворце, где на неё было устремлено слишком много любопытных глаз. После ссоры с Тамарой Анне стало ясно, что её тайна легко могла обнаружиться.
Правда, ссора с Тамарой забылась, не оставив следа, и по возвращении из Телави племянница с прежней любовью заключила тётку в свои объятия. Но сердце Анны трепетало от страха, и она с недоверием взирала даже на такого близкого ей человека, как Тамара.
Перед Анной было ещё одно неотложное дело — свадьба маленькой Анико. Она торопилась, как говорили в те времена, вручить свою внучку тому, кого судьба назначила ей в супруги, а в глубине души стремилась таким образом уничтожить источник подозрений, которые время от времени терзали её сердце.
Анна почувствовала это уже давно. От её любящего сердца и ревнивых глаз не укрылась та радость, которая вдруг зажглась во взгляде Бесики, когда он впервые после своего возвращения из Ирана встретился с Анико. Это уже во второй раз она испытывала такую боль, но сейчас она была острее, чем раньше. Последние годы Анна стала заметно стареть. Волосы её поседели, и она была вынуждена их красить. На лицо легли морщины, которые трудно было скрыть даже под белилами. Эти перемены особенно бросились в глаза Анне, когда после года отсутствия, вернувшись в город, она увидела себя в больших зеркалах дворца. Небольшого роста, стройная, Анна казалась издали ещё совсем молодой женщиной, но, приблизившись к зеркалу, она сразу заметила, как изменилось её лицо.
Анна испугалась. Она решила, что всё для неё кончено, а если и не кончено ещё, то, во всяком случае, скоро кончится: исчезнут радость и веселье, молодость покинет её, наступит вечер, и жизнь окажется в прошлом. И она заторопилась, заметалась в тревоге. Сердце её всё ещё билось пылкими желаниями. И пока не погасли эти желания, пока небо её не заволоклось ещё покровом темноты, она решила испить до дна чашу радости жизни. Она стала нетерпелива. Ей хотелось, чтобы все её мимолётные желания мгновенно приводились в исполнение, и она не давала покоя ни себе, ни другим, пока не добивалась цели.