Бесики - Страница 142

142

Понемногу он увлёкся и запел так громко, что привлёк к себе всеобщее внимание. Голос его разносился далеко вокруг. Пение Бесики мгновенно привлекло к дому Иасэ тбилисских кутил. Появились кувшины, полные холодного вина, огурцы, свежая зелень, шашлык, изжаренный тут же на жаровнях с горячими углями, и Бесики за всем этим пиршеством даже не заметил, как наступило утро.

На следующий день кутилы, не дожидаясь, пока Бесики появится на крыше, зашли к нему, как только стало смеркаться, и пригласили его в Ортачальский сад. Ремесленники спорили между собой за честь иметь гостем Бесики, каждому было лестно сидеть за одним столом с человеком, недавно ещё занимавшим при дворе высокую должность, да ещё таким прекрасным певцом. Стараясь рассеять свою тоску, Бесики понемногу втянулся в эти кутежи и стал исчезать из дому Иасэ каждую ночь. Возвращался он только под утро, сильно пьяный. Он был озлоблен жизнью и только по ночам, охмелев от вина, забывал о своих обидах и горестях. Он уже и не осведомлялся о том, как складываются дела государства, хотя несколько раз встречал всезнающего Соломона Леонидзе и мог бы обо всём подробно разузнать от него.

Утром, протрезвившись, он впадал в дурное настроение: горести вновь одолевали его, он давал себе обещание больше не пить вина, но вечер опять заставал его в прежней компании. Незаметно для себя Бесики опускался всё ниже и ниже, он не пропускал ни одного весёлого сборища, куда его охотно приглашали, тем более что он не брал платы за своё пение.

Впрочем, ещё немного — и Бесики, вероятно, перешагнул бы и через эту грань, но судьба снова повернулась к нему лицом. Однажды утром пришёл узбаш, посланный царевичем Леваном, и передал Бесики приказание немедленно явиться во дворец.

Леван занимал три маленькие комнаты в верхнем этаже дворца. Одна служила ему спальней, другая — кабинетом, третья — гостиной. Бесики застал Левана в гостиной. Леван окинул молодого поэта изумлённым взглядом.

— На кого ты стал похож? — сказал он. — Какой ты грязный! Почему тебя не видно? Мне говорили, что ты спился и день-деньской шатаешься по улицам пьяный.

— Правду вам доложили.

— Что же тебя заставляет вести такую жизнь?

— Разве у меня мало причин?

— Почему ты не пришёл ко мне?

— А чем бы вы мне помогли?

— Не помог бы? Ну, так уходи!

— Я давно уже ушёл. Дальше уходить некуда.

— Ах ты, дятел! Какое ты имеешь право так дерзко разговаривать с царевичем? — в шутку рассердился Леван. — Что за стихи ты написал на Чабуа? А ответ его ты читал? Он сочинил такие стихи, что вся твоя поэзия гроша медного не стоит в сравнении с ними. Да! Лучше тебе пойти и броситься в воду.

— Правда? — спокойно спросил Бесики. — Хорошие стихи?

— Тебе от них, во всяком случае, радости мало. А теперь слушай меня: о стихах поговорим потом. С сегодняшнего дня ты служишь у меня и должен находиться при мне неотлучно.

— Неужели это правда? — воскликнул Бесики. Глаза у него заблестели, он упал на колени и прижал к груди полу платья царевича. — Требуй от меня любой службы.

— Не дотрагивайся до меня, грязнуля! Ну что, не ожидал такого счастья? Будешь служить хорошо, через год княжеский титул тебе пожалую, так как нельзя служить при царевиче, будучи только простым дворянином. А вот и ещё приятное известие. Через два месяца мы с тобой поедем в Петербург представляться императрице. Хочешь ещё приятных новостей — или достаточно?

— Больше не надо, боюсь, как бы меня не хватил удар!

— Ха-ха-ха, — от души рассмеялся Леван, схватил Бесики за воротник и поставил его на ноги. — Дурень ты этакий! Неужели ты думал, что я оставлю друга юности в беде? А теперь послушай, что я тебе расскажу. Вчера со мной приключилось такое, что я до сих пор никак в себя не приду.

— Что же с тобой приключилось?

— Шёл я к Заргарханэ. Около Дигомских ворот вижу — идёт мне навстречу молодая женщина. На вид она моложе меня. Такой красавицы я никогда не видал. Вряд ли божья матерь может быть прекрасней. Я, как Тариэль, едва не потерял сознание: колени у меня подогнулись, я зашатался и чуть не упал. Кажется, она заметила меня, во всяком случае, она скромно опустила глаза и быстро прошла мимо меня. Я не утерпел и пошёл за ней, чтобы проследить, где она живёт, и разузнать — кто она такая: девушка, замужняя женщина или вдова… Одно мне ясно — она не из знатного рода. Всех знатных девиц Тбилиси, да и во всей Грузии я знаю наперечёт. Как видно, она из горожанок. Так вот, идёт она быстрыми шагами, а я следую за ней на расстоянии и делаю вид, что иду по своим делам, а на неё никакого внимания не обращаю. Миновав Татарский майдан, она свернула к баням; я испугался — вдруг она войдёт в баню, тогда её не найти. Но тут я вспомнил, что по субботам в бане моются мужчины, и успокоился. В самом начале переулка, который ведёт к Нарикальской крепости, рядом с суннитской мечетью…

— Я знаю этот дом, — перебил Бесики.

— Знаешь? Чей это дом? Кто живёт в нём? Она вошла туда. У дверей она обернулась и бросила на меня гневный взгляд, который ещё сильнее разжёг во мне пламя… Так ты знаешь этот дом? Скажи мне, кто она, чья дочь или чья жена?

— Я знаю дом, но не знаю, кто в нём живёт.

— Знаешь, что я решил? Против окон того дома, немного ниже по переулку, есть маленький зелёный холмик. Лучшего места, чтобы посидеть за чашей вина, не придумаешь. Я прикажу слуге, чтобы он к вечеру, когда станет прохладнее, расстелил там на лужке скатерть и приготовил всё, что надо для пирушки. Мы соберёмся впятером или вшестером, предадимся веселью и издали, почтительно, как подобает рыцарям, будем петь песни в честь нежной девушки… Против твоего голоса, Бесики, не могут устоять даже камни. И сердце девушки, конечно, растает, как воск.

142