— Гневался на тебя государь? — спросил Леван с нетерпением.
— Я всё ему чистосердечно доложил, но он не изволил ничего мне сказать, так что я сам не знаю, каковы мои дела.
Давид и Леван переглянулись. Потом Давид спокойна сказал Бесики:
— Ты счастливо отделался. По-видимому, государь ограничится тем, что отнимет у тебя должность секретаря и больше не будет посылать с поручениями. Завтра или послезавтра я спрошу его о тебе, посмотрим, что он скажет.
Пророчество Давида сбылось. Через несколько дней казначей Иосиф объявил Бесики, что по царскому указу у него отнята должность секретаря и он снимается с жалованья и довольствия. Бесики надеялся, что ему заплатят жалованье за прошлый год, но казначей ответил ему отказом, — он передал Бесики слова Ираклия: «То, что следовало за службу у нас, он давно получил, а за то время, что он провёл по приказу шаха при шахском дворе, пусть сам шах ему и заплатит…»
Таким образом, Бесики остался ни с чем. Погруженный в тяжёлые размышления, он вышел из дворца и направился по Сионскому переулку к Нарикальской башне. Он был так подавлен, что не отвечал на приветствия и не замечал но дороге знакомых. Ещё вчера он был важным должностным лицом, царским секретарём, которого посылают к шаху с поручением… ещё так недавно он гордо беседовал с иранскими вельможами — и вот сейчас он шёл, понурив голову, почти в отчаянии, отягчённый множеством неожиданно возникших забот. Прежде всего ему необходимо было найти хотя бы одну комнату за плату и перенести туда своп вещи. Для этого нужно было заплатить домохозяину вперёд за целый год. Правда, Леван любезно предоставил ему комнату в крепостной башне, но для Бесики не было тайной, что этим помещением Леван пользовался для весёлого времяпрепровождения с женщинами. Скоро царевич, наверное, попросит его освободить эту комнату или предложит ночевать на крыше башни.
Не привыкший к такого рода затруднениям, Бесики совершенно утратил душевное равновесие. Он шёл к башне по узким переулкам и смотрел, как беззаботно суетились вокруг купцы, ремесленники, мастера.
У Сионского собора ему преградили дорогу нищие, которые постоянно во множестве толпились у церковных ворот и не давали покоя прохожим.
— Помогите несчастному!
— Подари грош, да не лишит тебя бог царской милости!
— Знатный господин, пожалей бедняка…
— Не пожалей гроша, да успокоит господь твоих родителей!
Бесики ускорил шаги, чтобы уйти от нищих. Будь у него в кармане деньги и подай он хоть одному из них, никакими силами нельзя было бы избавиться от всей этой толпы. Они бежали бы за ним на край света, пока каждый не получил бы монету. При других обстоятельствах щедрый от природы Бесики полез бы в карман, чтобы одарить бедняков, но сейчас он вынужден был бежать прочь. Ему казалось, что весь город смотрит на него, он сгорал от стыда и делал вид, будто так глубоко погружён в раздумье, что не слышит завывания нищих, хотя они бесцеремонно хватали его за полы одежды и вопили прямо ему в лицо. Наконец, потеряв терпение, Бесики решил перейти на противоположную сторону и спрятаться в ближайшем переулке. Вдруг он услышал голос, зовущий его по имени. Обернувшись, он увидел книжника Иасэ, который делал ему знаки рукой.
— У тебя такое лицо, точно с тобой что-нибудь приключилось, — сказал Иасэ, когда оба вошли к нему в мастерскую, — по-видимому, дела твои обернулись неважно.
— Да, плохи мои дела, Иасэ. Не требуется ли тебе работник в мастерской?
— А что случилось?
— Государь отнял у меня должность и не выдал жалованья за прошлый год.
— Почему?
— Не знаю. Он послал меня к шаху, а тот задержал меня у себя на целый год. Разве я виноват?
— Конечно, ты ни при чём. Тяжёлый характер у нашего государя. Трудно ему угодить. Если так пойдёт дальше, никто не выдержит. И ведь никогда не угадаешь, в хорошем он настроении или разгневан. Всё время надо быть начеку, ежеминутно рискуешь головой. У каждого человека есть друзья и враги, а мало ли вокруг государя льстецов и лицемеров? Всех приходится бояться! Какой-нибудь негодяй оклевещет тебя перед государем — и ты погиб. Я ведь не придворный и живу самостоятельно, кормлюсь своими книгами — и всё же, клянусь честью, боюсь рот раскрыть, а вдруг да вырвется что-нибудь такое… Сейчас же донесут государю: ют, мол, что про тебя говорит Иасэ. И доложат ведь не так, как было, — все переиначат, перетолкуют.
— А где твои ученики? — Бесики оглянул мастерскую. — Почему не видно ни одного?
— Потому что нет их больше у меня, — со вздохом ответил Иасэ. — Старых растерял во время чумы, а новых ещё не успел набрать. Трудное время настало — книги не только не покупают, а кажется, и даром не возьмут, если предложишь. А когда нужно написать для кого-нибудь просьбу или грамоту, то с этим я и один справлюсь. Есть у меня один приказчик и один слуга — вот и все мои люди. Не так давно появился в городе один учёный, иностранец, присланный русской императрицей. Зовут его… подожди, у меня записано: фамилия такая странная, что и не запомнишь.
Иасэ взял с прилавка книгу, перелистал её и с трудом прочёл.
— Гиль… Гильденштедт.
— Кто он такой и из каких краёв?
— Родом он из немцев, но служит у русской императрицы. Мне говорили, что он академик и профессор. Так вот я хочу сказать, что это единственный покупатель, побывавший у меня после чумы: он перерыл все книги, какие есть у меня в лавке.
— Зачем он приехал?
— Говорят, хочет описать все рудные залежи, имеющиеся в Грузии. Он сейчас в городе, дожидается приёма у государя. Живёт он в караван-сарае у Мелика. Но довольно о нём. Скажи лучше, что ты собираешься делать, потеряв царскую службу?