Бесики - Страница 139

139

При таких условиях Ираклия тем более обрадовала преданность подвластных ему правителей. В это столь трудное для Грузии время у него появилась возможность сосредоточить все свои усилия на борьбе против лезгин и турок.

Ираклию необходимо было узнать, собирается ли Керим-хан примкнуть к России или же, наоборот, хочет вести дружбу с султаном. Ираклий мог воспользоваться обоими случаями, надо было только заранее знать, в какую сторону склонится Керим-хан. Поэтому, когда ему доложили о приезде Бесики, он приказал немедленно позвать его. Желание узнать о персидских делах если не вполне, то отчасти рассеяло гнев царя на Бесики. Как только Бесики вошёл в кабинет царя. Ираклий стал подробно расспрашивать его обо всех его беседах с шахом Керимом и ни словом не обмолвился о царевиче Александре. Царь задавал вопросы с таким спокойным видом, что Бесики понемногу овладел собой, и вскоре беседа приняла чисто деловой характер. Бесики откровенно изложил государю всё, что с ним было, и сказал, что Керим-хан ни в коем случае не примирится с проникновением России в Грузию и даже, если понадобится, поднимет меч против Ираклия. Вероятно, потому он и держит у себя царевича Александра Бакаровича, претендента на грузинский престол. Когда Бесики назвал Александра, Ираклий внимательно взглянул на него, но не произнёс ни слова. Бесики смело посмотрел государю в глаза и сказал:

— Простите меня, государь, за самовольную встречу с царевичем Александром. Возможно, что мне не следовало этого делать, но никто не объяснил мне, имею я на это право или нет.

— Посол действует от имени царя, следовательно, он имеет право встречаться с кем угодно — как с друзьями, так и с врагами.

— Я хочу также чистосердечно поведать вашему величеству, что считаю царевича человеком, достойным всяческого одобрения. Он умён, воспитан, учён, имеет нрав рыцарский и благородный. Правда, он претендует на карталинский престол, но он не позволил себе ни единого непочтительного слова по отношению к вашему величеству и, вспоминая о вас, неизменно воздавал вам хвалу.

Бесики походил в это мгновение на человека, который, зажмурив глаза, прыгает через пропасть, не надеясь достичь противоположного её края.

На такой безрассудный прыжок были похожи его похвалы царевичу Александру. Они не были заранее им обдуманы: всё произошло само собой. Как только Бесики произнёс имя Александра, он тотчас же осознал опасность своего положения и на мгновение испытал острый ужас человека, повисшего в воздухе над бездной.

Он со страхом взглянул на лицо Ираклия и с облегчением почувствовал, что перескочил через бездну. Царь не разгневался на него за похвалу своему сопернику, а наоборот, сам стал восхвалять последнего. Он вспомнил царя Вахтанга Шестого и сказал, что, если внук унаследовал качества своего деда, он, несомненно, отличается всеми добродетелями, которые издревле украшают род Багратионов.

В заключение царь спросил Бесики о причине опоздания, и, когда Бесики рассказал, как и с какими намерениями Керим-хан из месяца в месяц задерживал его в Иране. Ираклий, по-видимому, счёл эти объяснения достаточными: он не сказал Бесики, что причины эти оправдывают его, но и ни в чём не упрекнул молодого посла, а только, кивнув головой, отпустил его, а сам надел очки и снова углубился в бумаги.

Бесики облегчённо вздохнул и на цыпочках вышел из царского кабинета. За дверью он в изумлении остановился. Вся галерея была полна придворных и сановников. Все с нетерпением ожидали окончания его беседы с государем. Только сейчас понял Бесики, что судьба его висела на волоске. Его окружили и стали наперебой расспрашивать. Узнав, что государь принял его спокойно, не сделал ему выговора и не наложил наказания, все стали поздравлять его со спасением. Его тормошили, обнимали, целовали и с радостным смехом хлопали по плечам и по спине. Придворные сознались ему, что считали его обречённым, хотя и скрывали это от него: все ожидали, что государь отправит его прямо из дворца в темницу.

«За что же?» — промелькнуло в мыслях у Бесики, и он окинул взглядом поздравлявших его придворных. Однако он предпочёл промолчать и не задал этого простого вопроса: среди окружающих его доброжелателей были, конечно, и такие, радость которых была притворной, а поздравления лицемерными. Бесики теперь уже твёрдо знал, что при дворе нужно взвешивать каждый свой шаг и каждое слово. Если бы он спросил: «За что же государь должен был меня наказать?» — придворные льстецы тотчас же перетолковали бы его слова и сказали бы, что Бесики обвиняет государя в несправедливости. Поэтому Бесики сдержанно отвечал на поздравления; одних благодарил за внимание, от других отшучивался. Перекинувшись словом с каждым из собеседников, Бесики направился к Давиду Орбелиани, чтобы успокоиться, собраться с мыслями и складно рассказать тому, что произошло между ним и государем.

Он нашёл Давида в его рабочей комнате. Орбелиани вместе с Леваном разрабатывал новый гарнизонный устав, и оба оживлённо спорили о количестве необходимой крепостной стражи, пушкарей, трубачей и часовых у ворот. Левану, как коменданту крепости, хотелось иметь как можно больше воинов на стенах и на башнях, чтобы всем бросалось в глаза, что царь Грузин, подобно Тариэлю, «град имеет укреплённый, неприступный для врагов». Для этого, по мнению Левана, было необходимо не менее тысячи человек.

— Тысячи слишком много, — говорил Давид Левану. — Содержать тысячу бездельников только для того, чтобы вселять страх кучке людей, бессмысленно и невозможно. А для того, чтобы сторожить заключённых в темнице, достаточно и десяти человек. Ого! Вот и Бесики — как раз при упоминании о темнице! — со смехом вскричал Давид, увидя входящего поэта. — Как твои дела? Обошлось?

139