Бесики - Страница 71

Иоанна Орбелиани выбрали тамадой. После того как было осушено несколько заздравных кубков и гости развеселились, Давида почтительно попросили занять место рядом со своей невестой.

Давид поднялся. Тамара под столом схватила руку Анны и испуганно шепнула ей:

— Боже мой, он идёт сюда! Не оставляй меня, Анна, милая!

Анна засмеялась и ответила ей также шёпотом:

— Ты с ума сошла! Не съест же он тебя! Что с тобой?

— Не знаю, не знаю… Сердце у меня бьётся так, словно собирается выскочить из груди.

Под ободряющими взглядами пирующих Давид, улыбаясь, направился к пустому креслу около Тамары. Когда он сел, его мужественная осанка сразу бросилась всем в глаза. Широкоплечий и стройный, с волнистыми, зачёсанными назад кудрями, он выделялся среди дам, одетых в цветные шелка, как тур среди пестреющего яркими цветами горного луга. Он очаровал всех своим свободным, но вместе с тем изысканно-учтивым обращением. В нём не было и следа робости или смущения, обычных в такие торжественные и волнующие для каждого человека дни. Однако никто не ведал, что его рассеянность и некоторое безразличие к происходившему вызывались совершенно посторонними причинами. Давид знал: царь назначил так скоро его свадьбу с Тамарой, чтобы отвлечь всеобщее внимание от напряжённого положения, столь неожиданно возникшего в стране. И он, подобно самому Ираклию, старался казаться спокойным и беспечным, хотя все его мысли и всё его время полностью посвящались заботам о благе родины. Сегодняшний день не исключение. Он провёл его на пушечном дворе, где осматривал печь для плавки металла, горн, в котором должен был составляться сплав, и графитовые ковши. Он проверил также запас меди, олова и готовой бронзы. Давид надеялся отлить за несколько дней не меньше двадцати осадных пушек, но надежды его оказались тщетными. Запас металла был настолько мал, что из него едва ли удастся отлить больше десяти-двенадцати орудий. Кроме того, на выточку стволов, выковку лафетов, делание колёс и прочих частей пушек необходимо при недостатке мастеров немалое время. Даже при круглосуточной работе десять пушек могли быть готовы не раньше, чем через три месяца. К тому же, модели, которые имелись в мастерской, давно уже устарели; пушки этого образца не отливались больше ни в России, ни в западноевропейских странах.

Эти непредвиденные затруднения так расстроили Давида, что он забыл и о свадьбе и о самом себе. В полдень он призвал к себе мелика и устабаша цеха кузнецов и приказал им взять на учёт весь запас меди, олова и бронзы, имеющийся в городе. Мелик с сомнением покачал головой и в ответ на грозный взгляд Давида осторожно сказал:

— Попытаюсь, ваша светлость, но сомневаюсь, чтобы из этого дела вышло что-нибудь.

— Почему?

— Потому что, как только ваше распоряжение станет известно, мастера припрячут весь имеющийся у них металл.

— Но почему? Мы ведь не грабить их собрались, им будет уплачено за каждый фунт металла!

— Они не поверят. А если мы начнём потихоньку скупать металл, то достаточно будет купить у одного, как остальные тотчас пронюхают, в чём дело, скроют свои запасы, а потом будут выносить медь по золотнику и продавать на вес золота.

— Так вот оно что! Правильно говорят — не жди добра от купца. Что ж, хорошо!.. Ступайте, обойдите всех ремесленников и узнайте, сколько у кого металла, а об остальном позабочусь я сам. Кому надоела жизнь, пусть сразу же зовёт священника и причащается…

Мелик и устабаш ушли, а Давид долго ещё не мог успокоиться, настолько разгневала его корыстность ремесленников. Под этим впечатлением он отправился во дворец. Внешне он был ровен, выдержан и приветливо улыбался, в сердце же его бушевал гнев. Каждый раз, как он вспоминал свою беседу с медиком, у него сжимались кулаки.

Опустившись в кресло около Тамары, он долго не мог вспомнить, что должен надеть ей на палец кольцо и вручить осыпанное алмазами золотое яблоко. Анна напомнила ему. Давид осторожно взял руку Тамары в свою. Когда он надевал ей кольцо, в зале наступила глубокая тишина. От прикосновения тёплой и нежной руки невесты по телу Давида пробежала дрожь. Только теперь он испытал сладостное чувство счастья. Тамара смело подняла на него свои миндалевидные глаза и улыбнулась. Давид вручил ей золотое яблоко. Они были так заняты друг другом, что забыли обо всём и совершенно не замечали напряжённого молчания, царившего за столом. Громкий возглас тамады: «Горько, горько!» — и одобрительные крики остальных вывели молодых из забытья. Давид смущённо отказывался, так как ему было неловко обнять в первый раз свою невесту на людях, но обычай был обязателен, и ни один жених не мог нарушить его.

— Ну-ка, мой Тариэль, обними свою Нестан, — не отставал от него тамада. — «Пусть сплетутся тесно руки и к устам прильнут уста».

— Смелей, Давид!

— «Если холоден любимый, ты ему подай пример». Поцелуй-ка его сама, сестра, не то, видишь, он не решается! — сказал, смеясь, Тамаре Леван.

— Плох тот рыцарь, который испугался женщины! — Кайхосро Авалишвили поднялся со стула, развёл руками и устремил на Давида изумлённый взгляд, словно спрашивая его, что с ним происходит.

— Довольно, заждались!..

— Целуй невесту, жених!..

— Мы не можем больше ждать!..

Но Давид всё ещё был в нерешительности. Наконец женщины потеряли терпение, вскочили с мест и, окружив Давида, стали угрожать, что прогонят его, если он сейчас же не докажет поцелуем свою любовь к Тамаре. Тогда Давид обнял Тамару, наклонился к ней и поцеловал её в висок. В разгар пира Давид незаметно обменялся платком с Тамарой, встал из-за стола и направился к себе домой. По обычаю, он нс имел права оставаться дольше на пиру.