Бесики - Страница 70

Хлопоты с приданым протянулись до позднего вечера. Осепа был недоволен результатами своих трудов. Когда уже ночью все покинули казнохранилище, он ещё раз окинул взглядом увязанные тюки и пошёл к Ираклию.

— Ну как, Осепа? — улыбаясь, спросил Ираклий, отодвигая бумаги в сторону. — Покончили с этим делом?

— Покончили! Устали мы все так, что еле держимся на ногах. Я велел подсчитать стоимость приданого. Получается около миллиона!

— Ну так что ж? По-твоему, это много?

— Ваше величество! Уж не думаете ли вы, что казна ваша неиссякаема? Грузины упрекают нас, армян, в расчётливости. Но разве возможно прожить иначе? Конечно, когда мы говорим, что доходы нашего царя не превышают ста тысяч в год, и выставляем напоказ нашу бедность, мы делаем это нарочно. Но ведь и в самом деле мы не так богаты, чтобы выбрасывать на приданое целый миллион! Не гневайтесь на меня за мою преданность, государь! Я считаю долгом сказать вам, что, если доход наш не будет превышать расхода, мы можем обанкротиться.

— Так-то так, мой Осепа, но ведь это имущество не уходит из нашей страны! Оно остаётся у нас дома. Да и, кроме того, не буду же я считать женские наряды и украшения?

— Простите меня за смелость, государь, но ведь всё это стоит денег! Куда они денут тридцать золотых и серебряных икон, украшенных рубинами и сапфирами? Вы говорите — наряды! Там есть одно платье, на котором нашито пять тысяч крупных жемчужин, из них тридцать — величиной с орех. Таких платьев ещё восемь: три — с тремя тысячами и пять — с двумя тысячами жемчужин. Одних мехов столько, что если разложить их у нас на майдане, то в Телави, почуяв запах зверя, залают собаки. Всё это добро вы отдаёте за одной старшей дочерью; но ведь у вас есть и другие! Им тоже надо дать не меньше — иначе они обидятся. Не так ли, ваше величество?

— Не знаю, мне сейчас не до этого. Список приданого ещё не утверждён. Когда мы с царицей будем вместе читать его, то примем во внимание и твои соображения. Правда, у Руставели сказано: «То, что спрятано, — пропало, то, что роздано, — твоё»… Но нам теперь и в самом деле следует быть осторожней, так как многое из того, что мы отдали, не сохранилось, а именно пропало.

— Клянусь вашей жизнью: из пяти мешков жемчуга, которые были в вашей казне, не осталось и двух. Да что это — жемчуг или морской песок? Можно ли так сорить им? Я знаю женщин, они соревнуются между собой: одна нашьёт себе на платье пятнадцать тысяч жемчужин, а другая спешит нацепить их двадцать тысяч. И как они только таскают на себе такую тяжесть! Не платья, а сионские колокола!

Ираклий от души рассмеялся, Осепа облегчённо вздохнул: он сумел-таки развеселить царя и привести беседу к благополучному окончанию. Он хотел было пошутить ещё, по Ираклий слегка наклонил голову в знак того, что аудиенция окончена, и Осепа с улыбающимся лицом вышел из царского кабинета.

На следующее утро во дворце уже приступили к исполнению сложного свадебного церемониала. По обычаю, он должен был начаться за две недели до свадьбы, но Ираклий торопился, и весь церемониал решено было провести в два дня.

В десять часов утра во дворец явились родственники Давида Орбелиани, которые поднесли Тамаре брачный залог — драгоценные украшения на золотом блюде и серебряный поднос, уставленный разнообразными сладостями. При церемонии поднесения брачного залога присутствовали все придворные вельможи, но самого Ираклия не было, так же как и Дареджан. По правилам, их обязанности должна была выполнять посажёная мать.

Анна встретила посреди зала эджиба, присланного Давидом. Она с волнением ожидала этого утра, так как знала, что Давид избрал своим эджибом Бесики. Каково же было её удивление, когда она увидела перед собой вместо Бесики Манучара Туманишвили. Взяв из его рук блюдо, она тотчас же отошла к Тамаре и стала надевать на неё поднесённые украшения.

— Дай бог тебе счастья, милая Тамара! Я никогда ещё не видела такого великолепного подношения!

И в самом деле, подаркам не было цены. Глаза всех присутствующих были прикованы к ним. Придворные шёпотом выражали своё восхищение, когда Анна брала с блюда какую-нибудь вещь и прикрепляла её к платью или к волосам Тамары. Всем хотелось рассмотреть поближе драгоценные украшения, но никто не решался подойти к невесте.

Надев на Тамару все украшения, Анна поставила перед ней на маленьком шестиугольном столике блюдо со сладостями и обратилась к посланцам:

— Передайте господину Давиду, нашему зятю, что мы ждём его к нам сегодня вечером.

Гости поклонились присутствующим и, пятясь к дверям, удалились из зала.

Мужчины проводили их до дверей, а женщины с весёлым щебетом окружили Тамару, наперебой поздравляя её с помолвкой и бесцеремонно рассматривая поднесённые ей женихом драгоценные украшения.

Вечером во дворце был новый приём. Гости и хозяева собрались в русском аудиенц-зале, где был накрыт большой стол. Ираклий и Дареджан не присутствовали и на этой «совместной трапезе». Давид должен был сам явиться к ним. Он застал царя и царицу в китайской комнате, получил от них благословение и только после этого направился в празднично убранный зал.

Анна встретила жениха своей племянницы в дверях, поцеловала его в лоб и подвела к Тамаре, которая стояла посреди зала, смущённо опустив голову и покусывая нижнюю губу.

Бриллианты и жемчуга, подаренные ей Давидом, сверкали и переливались на ней.

Дворецкий пригласил гостей к столу. Согласно обычаю, женщины разместились по одну сторону стола, мужчины заняли места против них. Против каждой гостьи сидел муж, отец или какой-нибудь близкий родственник. Это правило всегда строго соблюдалось на пирах. Давида посадили против Тамары. Придворный священник в сане протоиерея благословил трапезу, и ужин начался.