О действиях Тотлебена доходили до Тбилиси чуть ли не каждый час новые вести. По возвращении в Сурами он собрал народ, призвал духовенство и всех заставил присягнуть русской императрице. Тотлебен объявил народу, что Ираклий, поступая неразумно, потерпел поражение от турок и погиб.
Потом разнёсся слух, что к Тотлебену явились князья Амилахвари, арагвские Эристави и Павленишвили, присягнули на верность России и граф возвратил им поместья, отобранные у них Ираклием.
Начальник города Гори отправил гонца к царице с извещением, что Тотлебен, прибыв в Цхинвали, сообщил о гибели Ираклия и привёл горожан к присяге на русское подданство, что завтра Тотлебен собирается в Гори, и он, начальник, не знает, как ему поступить.
Дареджан обращалась за советом то к католикосу, то к мдиванбегам, то к камеристкам, но ни тот, ни другие, ни третьи ничем не могли ей помочь, так как были растеряны ещё больше, чем сама царица.
Вечером распространился слух, что Кура несёт трупы погибших в сражении грузин. Всё население города устремилось к берегам реки. Полноводная Кура с шумом стрёмила мутные, пенистые волны, по ним действительно проплыло несколько трупов. Но невозможно было распознать, турки то или грузины, — в волнах мелькали то нога, то рука, то спина.
Женщины, вопя и царапая щёки, бегали по берегу. Мужчины угрюмо глядели на реку.
До поздней ночи народ толпился у Куры.
Вначале говорили, что проплыло двенадцать трупов, потом утверждали, будто собственными глазами видели триста трупов, а под конец уверяли, что Кура пронесла пять тысяч трупов. Эти слухи, конечно, были нелепы, но народ настолько потрясли происшедшие события, что он верил всяким небылицам.
К одиннадцати часам утра из Гори прискакал новый гонец с вестью: Тотлебен вчера ночью прибыл в Гори, в крепости поставил свой гарнизон и сегодня должен привести народ к присяге на подданство русской императрице.
Царица снова вызвала во дворец мдиванбегов. Она умоляла их посоветовать, как поступить. Чабуа Орбелиани усиленно крутил усы, словно желая из них извлечь какую-нибудь мысль, но всё же ничего толкового не сказал. У него в душе теплилась надежда, что русские не обойдут его милостями, и он предусмотрительно зашёл к русскому президенту Василию Петровичу Лопухину, прося его пожаловать к царице.
Василий Петрович явился к царице, выразил ей соболезнование по случаю гибели царя Ираклия и обнадёжил, что русские не оставят страну на произвол судьбы. Пусть царица ни о чём не беспокоится.
Дареджан обняла маленького Иулона и стала умолять Лопухина:
— Сейчас он единственный наследник! Вы должны возвести его на престол. Горе мне, несчастной, до чего я дожила!
Вскоре вслед за тем царице сообщили, что русские возводят на грузинский престол Александра Бакаровича. Он, оказывается, прибыл уже в Анапури.
Обезумевшая Дареджан то умоляла городского моурава закрыть городские ворота и вызвать из Кахетии войско, то собиралась бежать к Керим-хану в Персию, то перед иконой молила бога, прося у него помощи. Потом окончательно решила бежать в Телави, чтобы не попасть в руки Тотлебена. В Тбилиси она предполагала вернуться, лишь убедившись в доброжелательном отношении к ней генерала. А в крайнем случае из Телави можно уехать в Исфагань. Дареджан перебралась из Сачино во дворец и стала готовиться к отъезду.
— Кого же вы, золовка, ждёте? — обратилась Дареджан к Анне, встретившись с ней в дворцовом зале. — Надо спасаться, а то будет поздно!
Анна остановилась, сомкнула свои длинные ресницы и тихо вздохнула.
Зачем мне жизнь, царица, всё, что мне было дорого, погибло там. — Анна медленно подняла руку и показала на запад.
Анна говорила о Бесики. Дареджан же подумала, что она скорбит об Ираклий, и торопливо ответила:
— Разве там не погас и мой свет? Но я горюю не о себе, моя Анна, я забочусь о сыновьях моих, о ваших племянниках, за которыми надо присмотреть…
— Я останусь здесь, — твёрдо ответила Анна, — Здесь остаётся и Тамара. Мы обе разделим судьбу наших близких.
Дареджан, как бы извиняясь, ещё раз упомянула о своих сыновьях, ради которых она уезжает в Телави, и поспешила в свои палаты.
Анна направилась в маленький французский будуар, где сидели с распущенными волосами, безудержно рыдая, Тамара, Майя и маленькая Анико.
— Твоя мачеха едет в Телави, — сказала Анна Тамаре, — спасает себя.
— Пусть едет куда хочет! — порывисто воскликнула Тамара, — Пусть едет, пусть…
Их разговор прервал необычайный шум, раздавшийся за окном.
Тамара подбежала к окну, а Анна обратилась к Майе:
— Что случилось? Неужели уже вошли русские? Пойди узнай.
Майя выбежала из комнаты.
— Что это значит? Народ бежит ко дворцу…
Не успела Анна договорить, как в комнату вбежала Майя и закричала:
— Гонец!.. — Она зашаталась от волнения, но, собравшись с силами, отрывисто крикнула: — Победа!.. Царь истребил всё турецкое войско!..
— Майя, что ты сказала? — воскликнула Анна.
— Помогите… — прошептала побледневшая Тамара и упала на пол.
Обморок Тамары продолжался недолго. Её привели в чувство, и вскоре все четверо очутились на крыльце, выходившем на дворцовую площадь.
Всё население города, от мала до велика, спешило на площадь. Побросав без присмотра дома, мастерские и лавки, люди, перепрыгивая через плетни и каменные ограды, бежали к дворцу.
Гонца так тесно обступил народ, что не видно было даже его коня. Широкоплечий Гогия Фатрели, улыбаясь, умолял народ пропустить его во дворец.