Бесики - Страница 52

Бесики быстро нашёл удобное место и приказал слугам разостлать бурки.

Ираклий пригласил сардаров, Моуравова и русских офицеров.

— Для каждого из нас ясно, — начал Ираклий, — что мы находимся между двух огней. Если мы выберемся отсюда благополучно, это будет чудо. У Ацкури нас не пропустят янычары. Они теперь, должно быть, уже оправились от поражения, и если даже не выйдут из крепости, то всё равно могут в узком проходе обстрелять нас ружейным огнём. Если мы всё же прорвёмся и последуем за Тотлебеном, наше положение не улучшится. Он может преградить нам дорогу у крепости Петра, и мы окажемся в полном окружении. Итак, у нас остаётся единственный надёжный путь к отступлению: мы должны перейти Рокитский перевал и, проскользнув по Ахалкалакскому плоскогорью, миновать врага. Если Сафар-паша ведёт своё главное войско в Ацкури, мы разминёмся с ним… Но если он угадает план нашего отступления и поведёт своё войско через Рустави, нас уже ничто не спасёт…

В лагере началась какая-то тревога. Ираклий обратился к Соломону Леонидзе:

— Пойди узнай, что там случилось. — Затем Ираклий обратился к Бесики: — Теперь я убедился, что Захария сообщил нам истинную правду. Заслугу твоего отца я никогда не забуду. Как с нами поступил этот изменник, — обратился Ираклий к Моуравову, — заманил в ловушку и предал!

— Царь, разреши мне доложить, — начал Моуравов, — Тотлебен ушёл, тут ничего не поделаешь. Я обо всём сообщу императрице, она сурово его накажет. Но теперь нам надо думать о другом. Пока турки придут в себя, мы должны их опередить и напасть на них у Ацкури. При вашем воинском искусстве мы их победим. Императрице мы доложим, что посланный ею генерал — изменник, но что мы остались ей верны и разбили турок. Пусть она сама делает отсюда выводы. Клянусь душой моего отца, она поручит вашему высочеству судить этого генерала-предателя.

Соломон Леонидзе вернулся и доложил царю, что приехал царевич Георгий.

— Где он? — нетерпеливо спросил Ираклий.

— Вот он идёт сюда.

Утомлённый Георгий медленно подошёл к отцу.

— Ну что, царевич? — молвил Ираклий. — Какую весть принёс нам?

Георгий махнул рукой, тяжело опустился на разостланную бурку, опёрся на локоть левой руки, а правой ударил нагайкой по земле и со вздохом сказал:

— Тотлебен ушёл.

— По какой причине?

— В том-то и суть, что никакого довода он не мог мне привести. Сперва сказал, что получил приказ императрицы и потому уходит. Когда же я попросил показать приказ, он выдумал другую причину: именно, что у него нет провианта и он не мог держать войско голодным. Когда я уличил его во лжи, он стал ругать меня и угрожать, что если я сейчас же не уберусь, то он прикажет связать меня и задержать.

— Теперь всё ясно! — сказал Ираклий и повернулся к Моуравову: — Ваш совет хорош, но исполнить его невозможно. Мы уже не можем идти на Ацкури, так как заперты в этом ущелье. У нас осталась единственная дорога. Если мы до сумерек успеем перебраться через перевал, то можем ещё ускользнуть от врага. Но если урумы нагонят нас на подъёме, тогда закроется и этот проход и тогда… — Он умолк и, вздохнув, добавил: — Тогда сбудется заветное желание ахалцихского паши — и наши отрубленные головы преподнесут в подарок султану.

Войско двигалось по узкой тропинке. Она извивалась по ущелью, потом подымалась на хребет, а там шла то по вершине, то по косогору. Всадники вынуждены были ехать один за другим, что сильно задерживало продвижение.

Давид и Бесики проехали вперёд. Давид хотел сам выбрать место для лагеря. Леван остался при войске.

С вершины вся окрестность казалась выжженной. Выше альпийских лугов тянулись лишь каменистые голые отроги.

Давид и Бесики сошли с коней и сели на камни. Давид посмотрел вокруг.

— Нам, наверно, придётся ждать восхода луны. А чем кормить здесь лошадей? Гнать же их на выпас в сторону опасно.

Бесики тяжело вздохнул.

— Как ты думаешь: мы теперь вне опасности?

— Если Тотлебен не известил турок заранее о своём манёвре, тогда, пожалуй, мы успеем ускользнуть, но, если генерал нас предал, турки перережут нам дорогу, а наша судьба будет зависеть только от нашего меча.

— Значит, не миновать нам сражения, — заключил Бесики.

— Я так думаю. Страх небось забирает?

— Я боюсь не за себя, — продолжал Бесики после некоторого раздумья. — Меня беспокоит исход сражения. Ведь у ахалцихского паши двенадцать тысяч войска, а у нас только три тысячи.

— Не тревожься, мой поэт, — сказал Давид и дружески похлопал его по плечу. — Наших воинов испугала не численность врага, а измена генерала.

— Ты в детстве испытывал страх? — спросил Давид после некоторого молчания.

— Конечно. Кто не испытал его?

— А со мной вот что однажды произошло. Как-то на базаре бездельники купцы раздразнили быка. Разъярённый зверь кинулся на людей. Народ с криком стал разбегаться. Хотя я был ещё мальчишкой, было мне лет четырнадцать, но я не струсил. Выхватил меч, загородил быку дорогу и хотя не смог отрубить голову, но так глубоко прорубил шею, что он рухнул на землю. А теперь расскажу тебе про другой случай. Как-то летом, перед отъездом в Россию, пошёл я охотиться на тигра в алазанские заросли. С ружьём в руках я выслеживал зверя. Двигаюсь осторожно, прислушиваюсь к каждому шороху, слышу даже, как звенит над ухом комар. Вдруг, о боже, перед самым носом взлетел фазан и так напугал меня, что я буквально обомлел и выронил ружьё. Придя в себя, огляделся — нет ни фазана и никакого тигра. Тигра мы потом искали целую неделю, но и следов его не нашли. Я ведь и прежде охотился на фазанов, но в это время думал о тигре, поэтому вылетевший из-под ног фазан так напугал меня, что весь день у меня дрожали руки. Так-то, мой Бесики. Страшно бывает только до тех пор, пока не увидишь врага… А вон едет и царь, пойдём его встречать.