— Я не ищу ни земель, ни богатства, — начал Супфав-хан и взглянул на вельмож. — Тот, кто ниже бога, но выше солнца, наш султан, вручил мне двести тысяч рублей с тем, чтобы я, использовав их в военном деле, нанёс поражение Ираклию и взял Тбилиси. Я готов отдать эти деньги, только с одним условием: после того, как мы разобьём Ираклия, я поведу наши отряды к Тбилиси— на приступ.
— Согласен, — изволил произнести Сафар-паша.
— Выслушайте же и меня, — вскочил Малачини. — Хотя я и твой гость, Сафар-паша, и не подобает мне обременять хозяина просьбами, но, если ты не выслушаешь, я тут же прострелю себе грудь!
— Говори!
— Не миновать нам битвы с Ираклием. Это ясно. Хотя мы и ставим западню льву, но, если он и попадёт в неё, кто осмелится взять льва голыми руками? Победить Ираклия не так легко. Но я вижу, что конец его близок. Только с одним условием я могу согласиться с вашим решением…
— С каким условием? — с удивлением спросил Сафар-паша.
— Если вы мне дадите возможность самому убить Ираклия. Вы покупаете победу золотом, у меня нет золота, но мой меч не уклонится от встречи с мечом Ираклия. Он мой кровник, и только я имею право убить его.
— Малачини прав, — обратился к присутствующим Сафар-паша и взглянул на Супфава, который нахмурился. — Я вижу, что Супфав недоволен требованием Малачини, но мы не можем ему препятствовать отомстить убийце его отца.
— Я согласен, — проговорил Супфав-хан, расправляя плечи. — Только знайте, если счастье изменит Малачини, я вступаю в поединок с Ираклием и никому не уступлю этого права.
Сафар-паша в душе смеялся над тем, что эти два молодца лезли, как обречённые ягнята, в пасть волка. Сафар-паша был убеждён, что грузинское войско будет разбито, но ничуть не был уверен, что в единоборстве с Ираклием возьмёт верх Малачини или Супфав. Правда, они были сильные воины, особенно Малачини, про которого шёл слух, будто он взмахом сабли рассекает всадника и коня, но Сафар-паша знал, какого опасного противника они встретят в Ираклий. Как хозяин, он слушал с любезной улыбкой обоих и делал вид, что восхищается их мужеством.
После короткого совещания было решено послать к Тотлебену гонца, который укажет место для встречи. Генерал получит деньги, и затем будет выработан план совместных действий.
С Тотлебеном должен был встретиться Супфав-хан. Ему следовало немедленно ехать в Ацкури, откуда легче всего было связаться с генералом.
— Не знаю, кому несег христианское воскресенье счастье — нам или им, — сказал, смеясь, Сафар-паша. — Сегодня у них торжество и веселье. Думаю, аллах не прогневается, если и мы повеселимся по случаю этого счастливого дела.
Паша призвал слугу и приказал накрыть на стол.
Наклонившись над картой, Тотлебен через переводчика объяснил Ираклию:
— Это река, — Тотлебен провёл пальцем по чёрной извилистой линии и сказал переводчику: — Переведи.
Переводчик переводил с немецкого на русский сказанное Тотлебеном; с русского же на грузинский переводил Давид Орбелиани.
— Это горы, — продолжал Тотлебен.
Давид вдруг рассердился, сдвинул брови и обратился к переводчику:
— Передай его превосходительству, что его величество прекрасно разбирается в картах и знает все условные знаки. Пусть его превосходительство благоволит говорить по существу дела.
Переводчик вздрогнул. Тотлебен мог вспылить на такое замечание, и переводчик медлил передать Тотлебену слова Давида.
— Что такое? — спросил Тотлебен. — Что он говорит?
Переводчик пересказал.
После того как заговорщики были арестованы, генерал вздохнул свободно. Он опасался волнений в войске, но всё обошлось благополучно. Тотлебен вторично заставил офицеров и солдат присягнуть императрице, затем устроил парад и направился в лагерь Ираклия, где с большим торжеством вручил царю орден Андрея Первозванного. Салютовали тридцатью двумя залпами из пушек. Во время беседы Тотлебен осторожно сообщил царю, что вынужден был арестовать нескольких своих офицеров-мятежников. Говоря об этом, он смотрел в глаза Ираклию. Он хотел уловить хотя бы тень смущения на его лице. Граф был убеждён, что Ираклий являлся соучастником заговора.
Но царь спокойно сказал графу:
— Я слышал, что ты арестовал офицеров потому, что они бывали у меня. Мы гостеприимный народ, и как я могу запретить им ходить ко мне?
Граф ответил, что он их арестовал по совершенно другой причине. Затем Тотлебен перевёл беседу на другую тему. Он предложил царю обсудить план будущего похода.
В палатке были разложены полевые карты, и граф поделился с Ираклием своими соображениями.
Тотлебен держал себя непринуждённо, так как царь был в хорошем настроении. Видимо, полученный орден произвёл должный эффект.
Вызывающая выходка Давида удивила графа.
— Передайте его высочеству, — сказал генерал, — что я хочу беседовать с ним наедине. Вызовите Моуравова, а остальных прошу нас оставить.
Переводчик покорно перевёл приказание графа и вышел из палатки.
Давид с удивлением взглянул на Тотлебена.
Ираклий углубился в карты, не вникая в то, что кругом происходило. Но когда в палатке воцарилась тишина, он оторвался от карты и спросил Давида:
— Что случилось?
— Он не умеет себя вести… Я сдержался и не проучил его как следует только из уважения к вам, отец! Разрешите мне уйти, а не то я за себя не ручаюсь, — со спокойным выражением сказал царю Давид, чтобы Тотлебен не заметил его волнения.
— Иди, сын мой.
Давид поклонился царю и покинул палатку.