Бесики - Страница 4

Усиление власти Теймураза, а затем и Ираклия, несколько ослабило произвол феодалов, но зато многие из них, устроившись при дворе Ираклия, предались полному безделью. Благополучие народа их не интересовало. Они стремились лишь к тому, чтобы получить новые земли и занять высокие посты.

— Мой дорогой Бесарион, — Давид, улыбаясь, потрепал по плечу Бесики, — нашу страну можно возродить только подвигами и упорным трудом. Царь Ираклий сильный и мудрый правитель, но и он силён лишь в борьбе с внешними врагами, с внутренними же — он нерешителен, льстеца считает преданным другом и не ведает, сколько зла таится в этих низких людях. Лицемерно угождая Ираклию, они в то же время воровством и мотовством разоряют и без того обедневшую страну. Сколько полезных начинаний затеял Ираклий по заветам своего, блаженной памяти, отца Теймураза: престол, монетный двор, пороховой завод, солеварня, типография. А ныне он выписал из Стамбула мастеров греков для выплавки аллавердской медной руды. Много хорошего замыслил и сам Ираклий, но как осуществить всё это, когда князья и вельможи чинят ему на каждом шагу препятствия? Сам знаешь, — один в поле не воин. А заговоры… Сперва смутьяны хотели возвести на престол царевича Паата, а теперь подговаривают царевича Александра захватить престол. Говорят, что Картли принадлежит Александру, а Ираклию достаточно одной Кахетии. Удалось с трудом объединить Карталинию и Кахетию, и вместо того, чтобы слить воедино Восточную и Западную Грузию, безголовые князья, из личной выгоды, готовы разодрать на клочья нашу родину. Русский император Пётр рубил головы стрельцам — предателям родины, смирил упрямых бояр. На верфях сам строгал мачты. Он построил Петербург. Когда не хватило металла, велел с колоколен снять колокола и отлить из них пушки; создал по новому образцу регулярное войско и нанёс «непобедимым» шведам жестокое поражение, после которого навсегда закатилось солнце Карла Двенадцатого.

Бесики вдруг дал знак Давиду замолчать. В несколько прыжков очутившись у спуска лестницы, Бесики быстро нагнулся и, как зайчонка, схватив за шиворот, вытащил подслушивавшего асаса. Он сильно встряхнул его и оттолкнул. Асас упал и ударился головой о пушку. Испуганными глазами он уставился на Бесики, не смея шевельнуться.

— Кто тебя подослал, — строго спросил Бесики: — асасбаш или моурав?

— Моурав… он велел мне подслушать и пересказать ему, — сознался перепуганный доносчик.

— Как тебя зовут?

— Гигола Бежанашвили. Не убивайте меня, пожалейте семью…

— Всё слышал, о чём мы говорили? — спросил Давид.

— Слышать-то слышал, но не всё понял. Клянусь жизнью своих ближних, ни одного слова из всего слышанного я не передал бы моураву правильно! Ведь не всегда надо соблюдать точность. Хоть я и простолюдин, но соображать умею. Я чутьём угадал, что вы говорили о хорошем. Если вы пощадите мою жизнь, я буду вам верным слугой. Может, и пригожусь когда-нибудь…

В его испуганных глазах светилась искренность.

— Встань! — приказал Давид.

Асас поднялся и, покачнувшись, еле устоял на месте. Всё его тело дрожало от испуга.

— Не бойся, не убью, но знай, что я мог бы разделаться с тобой и сбросить со стены. Но бог с тобой, я тебя прощаю.

Асас от радости не знал, что делать, хотел благодарить, но в страхе не мог подобрать слов.

— А что ты скажешь моураву? — с улыбкой спросил Давид.

— Что скажу? — подобострастно усмехаясь, ответил асас. — Пусть столько лет живут мои дети, сколько похвал я наговорю ему якобы от вашего имени… Раздую его, как мыльный пузырь. Мы, асасы, мастера в таких делах. Да не лишит меня бог ваших милостей!

Асас ушёл. Давид и Бесики некоторое время стояли молча. Им было как-то не по себе.

— Пойдём посмотрим на караван, поздравим ага Ибреима со счастливым возвращением, — шутливо обратился Давид к Бесики.

— Пошли, — нехотя промолвил тот.

На площади толпился народ. Опустившиеся на колени верблюды были неподвижны, как каменные изваяния. Караванщики уже сняли с них тюки. Сборщики раскрывали их, производили опись товаров и препирались о ценах с приказчиками ага Ибреима.

Сборщики накидывали цены на привезённые товары, чтобы больше взыскать пошлины, приказчики же дешевили товар, чтобы хозяин уплатил возможно меньше. Не могли никак договориться насчёт одного ящика, в котором находилось штук двадцать золотых и серебряных карманных часов, очки, несколько подзорных труб и компасов. У всех от крика срывались голоса. Сборщики не знали цену этого товара и не доверяли приказчикам. Не договорившись, решили отложить оценку вещей до прихода хозяина.

Все хотели собственными глазами увидеть, что привёз ага Ибреим из чужеземных стран. Богато разодетые придворные дамы, закутанные в белые покрывала, осторожно ступали в расшитых золотом туфлях между тюками, осматривали парчу, шёлка, бархат, сукно, атлас, ситец и разноцветный сатин.

Среди нарядных женщин особенно выделялась сестра царя Ираклия, принцесса Анна, супруга эшикагасбаша Димитрия Орбелиани. Ей было пятнадцать лет, когда её выдали замуж за пятидесятилетнего Димитрия. Почти тридцать лет провела она в доме своего супруга, но, не смотря на это, лицо у неё было по-прежнему молодое и нежное, стан гибкий, толстые косы доходили до пят, как у девушки, и лишь постигшее её большое горе (у неё умер сын) положило две лёгкие морщинки около пунцовых губ. Внучка, которую она назвала своим именем, развеяла её горе. Маленькая Анна в тринадцать лет стала стройной, сформировавшейся девушкой. Все находили в ней большое сходство с бабушкой. Льстецы называли их сёстрами.