— Конечно, гончая — тоже собака, но если ты этим думаешь меня сравнить с мужиками, то глубоко ошибаешься.
— Перед богом все равны.
— Перед богом, может быть, и равны, но на земле мы пока что подчиняемся ниспосланным нам богом законам. А тут что же это получается? Согнали нас вместе, как баранту, ни различия, ни уважения, даже велят спать рядом со вшивыми мужиками в одной палатке, и я должен дышать вонючим воздухом, который исходит от их смрадных овчин и потных тел. Но и этого мало, — мужиков сделали ещё и нашими командирами…
— В бою титул и звание не помогают, нужно знать военное искусство и быть удалым молодцом.
— Ну вот, скажешь тоже! Оттого что вьючная лошадь может тащить больше груза, чем породистый скакун, её не наряжают в сбрую, отделанную золотом, и не ставят во главе скакунов.
Бесики собрался было ответить, но, когда вспомнил, как неуклюже скакал Манучар на лошади во время военных занятий, ему стало понятным, почему так остро переживал этот придворный чиновный князь ущемление его сословного преимущества.
Вскоре выяснилось, что многие князья и даже дворяне разделяли мнение Манучара. Они хоть и не смели явно высказать своё недовольство поведением Ираклия, но часто перешёптывались между собой, укоризненно покачивая головой. На глазах царя они, подражая его примеру, беспрекословно подчинялись своим начальникам, будь он незнатного рода или даже собственный их крепостной, но стоило Ираклию немного отойти в сторону, как они сразу принимали надменный вид и совершенно не слушались своих начальников.
Спустя недели две в лагерь прискакал гонец из Мухрани и сообщил, что отряд лезгин, возвращаясь из Ахалциха, сделал набег на деревню и, разграбив её, угнал в плен около тридцати человек и что лезгины направились теперь в сторону Сагурамо.
Агабаб Эристави тотчас же явился к Ираклию за советом, но тот с улыбкой сказал ему:
— Ты начальник лагеря и сардар, а я простой воин. Я хочу посмотреть, как вы управитесь с делом самостоятельно. Вот совещайся с Дугабой.
— Я думаю, ваше величество, что они не пойдут в сторону Жиавали или Душети. Нужно немедленно скакать им наперерез, обойдя Зедазени.
— А ты что скажешь, Дугаба? — обернулся Ираклий к бывалому воину.
Дугаба почесал затылок, подумал немного и отрицательно покачал головой.
— Наперерез нельзя. Если у них была бы только одна дорога, тогда ещё можно опередить и устроить засаду. Надо идти вслед. Они везут награбленное добро и не могут быстро двигаться. Надо отрядить человек двести отборных всадников и скакать вслед. Если они направились по Тианетской дороге, им не пройти прямым путём — там ведь наш лагерь, — стало быть, они постараются проскользнуть выше Алвани и по гребню податься к Дидо. У Тианети мы их настигнем…
— Вот что, — обратился Ираклий к Агабабу, — тебе незачем оставлять лагерь. Поручим Дугабе отобрать человек двести и немедленно скакать вслед за грабителями, — повернулся Ираклий к Дугабе. — Постарайся в свой отряд захватить побольше знатных людей, у них хорошие лошади.
Дугаба понял и ухмыльнулся. Он уже свыкся со своим положением начальника, и его мало стесняли знатные подчинённые.
Через полчаса отряд уже был готов и, возглавляемый Дугабой, выступил в поход.
В число отобранных попали Бесики и Манучар, и теперь они ехали рядом. Манучар был не в духе, так как ему не разрешили нагрузить на лошадь ни сумок с провизией, ни бурки для ночлега, а велели сунуть в карман несколько лепёшек хлеба — и всё. Проверили гозыри, в которых не оказалось и крупинки пороха, и под хохот окружающих Манучару пришлось бежать обратно в палатку, чтобы наполнить их порохом.
Отряд вытянулся цепочкой и, извиваясь по узкой дороге, продвигался скорым, но равномерным шагом.
— И это называется ехать вдогонку? — буркнул Манучар. — Надо скакать, а не плестись мёртвым шагом. Что, грабители нас подождут, что ли?
Более опытный в походах, Бесики с улыбкой сказал ему:
— Ты постарайся ехать так, чтобы другие не обгоняли тебя, а то через час окажешься в хвосте отряда.
Действительно, как только отряд перешёл вброд реку Арагву и начал подыматься по крутому подъёму, Манучар незаметно для себя стал отставать и вскоре оказался в самом конце колонны, которую замыкал коренастый воин. Ему, видно, было поручено следить за отстающими, чтобы они не вздумали улизнуть обратно. Поэтому он искоса посмотрел на Манучара и спросил:
— Что случилось с вашей лошадью, не запалённая ли она?
— Да нет, — ответил Манучар, — рысь у неё плохая, все кишки мне растрясла, вот и приходится мне ехать шагом. Думал, хорошую лошадь купил, а подсунули мне настоящего одра.
Манучар злобно стегнул своего коня, и тот, стремительно рванувшись вперёд, чуть не выкинул из седла своего седока. Смешно подскакивая, Манучар был похож на взбалтываемый бурдюк. Слышалось какое-то уханье и бульканье, и Манучар, стараясь всеми силами удержаться в седле, переваливался то влево, то вправо. Во время тряски он больно прикусил себе язык, со злости опять стегнул своего коня и скоро догнал Бесики.
— Ты где пропадал? — спросил Бесики. — Мы думали, не случилось ли чего с тобой.
Манучар не ответил. Язык у него болел, как будто ошпаренный кипятком.
Миновав Сагурамо, отряд напал на след грабителей и, безостановочно двигаясь вперёд вплоть до полуночи, сделал остановку на один час, чтобы дать отдохнуть лошадям и немного их подкормить.
Манучар едва слез с седла. Разминая ноги, он попросил Бесики подкормить его лошадь, а сам растянулся на траве. С наслаждением вытягивая отёкшие ноги, он уже собирался заснуть, как раздалась команда двинуться в путь. Манучару пришлось снова садиться в седло, хотя он чувствовал себя совсем разбитым.