— Тебя, наверное, удивило моё поведение?
— Удивило. Трудно мне его понять, хоть я и догадываюсь.
— Ты умный человек, Дугаба, опытный в жизни и поймёшь меня. Мне надо дать пример людям, особенно таким, у которых не хватает ни ума, ни чувства долга. Трудное, но нужное дело мы затеяли, Дугаба. Страну нужно спасать, дать возможность людям свободно вздохнуть. С русской помощью у нас пока не вышло…
— А что случилось, царь? Ведь говорили, что русская царица нам обещала покровительство, прислала войско, а теперь выходит, что нет…
— Видно, не так усердно послужили мы русской императрице, — сказал Ираклий, — да и генералы её оказались плохими…
— Это я знаю. А мы всё-таки разбили турок у Аспиндзы, это разве значит, что мы плохо послужили ей?
— Как видно, этого мало. Что ж делать, постараемся заслужить её покровительство, но до этого нам надо за собой присмотреть. Вот я и решил установить порядок поочерёдной воинской повинности. Посмотрим, что из этого выйдет. А может, и никакой помощи нам не потребуется, и сами одолеем все трудности…
Ираклий испытующе смотрел на Дугабу, желая на его лиде прочесть, что думал этот бывалый человек. А Дугаба слушал царя с поникшей головой. Он некоторое время молчал, потом поднял голову и, смотря на другой берег реки, как бы про себя проговорил:
— Не выйдет из этого ничего, царь. Правда, начинание хорошее, что и говорить, но без покровительства мы не обойдёмся. Маленькая наша страна. Слава богу, мы с вами исходили мир вдоль и поперёк, были в Индии, Афганистане, в Ширазе и Багдаде, конца и краю нет этим странам, а мы что — от одного края до другого за день доскачешь, мало нас, и без сильного соседа мы погибнем. Нет житья у нашего крестьянина. Пахать он должен с ружьём за плечами, сеять, жать, молотить, не выпуская из рук оружие: того гляди, налетят проклятые лезгины. О хорошем сборе урожая и думать не приходится. А ведь все мы крепостные и должны по закону платить князьям и помещикам большие подати. Наши лилойцы за счастье считают, что они крепостные вашей супруги, да и ваши крепостные благодарят бога, что они под сенью царя, который о них заботится и охраняет от врагов, но ведь не все владетели подобны вам. Есть и такие, что не лучше лезгин…
— То и надо устроить так, чтобы в стране даже одиночным крестьянам не страшно было жить, чтобы у них всегда была надёжная охрана от врагов! — перебил его Ираклий. — Потому и учредили мы такую воинскую повинность. Я ведь понимаю: тяжело крестьянам отлучаться из дому на месяц, но лучше пожертвовать одним месяцем, чтобы одиннадцать месяцев жить спокойно.
— Верно, царь, что и говорить. Конечно, вам лучше знать, на то и вручены мы богом вам на попечение…
Бесики попал не в ту группу, в которой находился Ираклий, и это его обрадовало. Он почему-то всё время боялся встретиться с царём и старался не попадаться ему на глаза. Только издали наблюдал он за Ираклием, и его поражало, как просто и непринуждённо держал себя царь среди крестьян, но особенно удивительно было то, что крестьяне так же запросто вели себя с царём. В то время как князья и высшие сановники, приученные к дворцовому этикету, не могли безбоязненно подходить к Ираклию, крестьяне окружали его и подолгу беседовали с ним, острили, шутили, причём отпускали довольно крепкие словечки. Днём во время военных занятий они соревновались с Ираклием, причём не старались из угодливости отставать от него, а наоборот, изо всех сил добивались победы. Некоторым это удавалось, и их радости не было конца, когда Ираклий хвалил их за это. А победить Ираклия было не так-то легко: он был отличный наездник, рубил и направо и налево с одинаковой силой, мог пролезать под брюхо лошади на полном скаку и попутно подхватить с земли серебряную монету; из пистолета и из ружья он сажал пулю в кольцо и мог подбить любую птицу на лету. Все эти способности Ираклия вызывали восторг, особенно у крестьян, и это чувство усиливалось ещё тем, что он служил рядом с ними простым солдатом.
Бесики устроился в палатке рядом с царским секретарём Манучаром Туманишвили, и в свободное время оба они подолгу беседовали о поступке царя. Манучару, как родовитому князю, не нравилось поведение Ираклия и фамильярные отношения его с крестьянами.
— Это что же такое? — говорил он Бесики. — При таком поступке царя крестьяне нас, князей, уже ни во что не будут ставить, сядут на голову. Народная поговорка гласит: посадишь вошь на палец ноги, она тебе на голову залезет. Нехорошо это…
— Почему нехорошо? Царь — ведь слуга народа, — ответил Бесики.
— Тсс… молчи. Ещё услышат крестьяне и подумают, что если царь их слуга, тогда князья — их прислужники, а дворяне вроде тебя… — или, кажется, ты тоже стал князем? — ну, всё равно, а дворяне, мол, уж вообще чёрт знает кто…
— Строго говоря, так оно и есть. Князь потому и получает оброк от крестьян, что он должен оказывать им попечительство, охранять от врагов, вершить правосудие, оказывать помощь. Ведь раньше, говорят, не было князей, а был глава племени, который…
— Знаем мы эти сказки. Князь есть князь, а крестьянин и даже дворянин, как бы он ни отличился, никогда не сравняется с князем. Разве дворняжка может стать ищейкой или гончей, как бы хорошо она ни лаяла?
— Однако гончая тоже — собака, а не какое-либо другое животное, — сказал с улыбкой Бесики.
— Но разница есть между ними, — не унимался Манучар.
— Конечно, среди собак тоже бывают князья, как среди князей часто попадаются собаки.
Манучар посмотрел на своего приятеля и не знал, рассердиться на эту шутку или рассмеяться.