Бесики - Страница 171

171

— Не хочу! Не нужен мне сын-безбожник, сын-нечестивец, — твердил Захария, хотя заметно было, что он говорил так только из упрямства, а на самом деле более всех счастлив увидеть сына. — Прочь, прочь, ветрогон!

Наконец он не выдержал, обнял сына и разрыдался:

— Мальчик мой! Бессовестный ты, совсем нас позабыл!.. Как ты живёшь? Постой, дай погляжу на тебя! Экий ты стал молодец, дай бог тебе счастья!

Бесики не видел своих родных больше десяти лет. Он нашёл, что старики заметно изменились. Захария совсем поседел, лицо Родам избороздили морщины; братья и сёстры выросли, их и вовсе нельзя было узнать.

Осушив слёзы, Захария стал подробно расспрашивать сына об его жизни, затем рассказал грустную повесть собственных бедствий. По обстановке и одежде родных Бесики понял, что они живут в тяжёлой нужде. Избалованный, привыкший к роскоши царского двора, Захария сейчас скорее походил на нищенствующего монаха, нежели на придворного священника.

— Что ты смотришь на меня, сыпок? Удивляешься моему виду? Небось глядишь на эти лохмотья и вспоминаешь мои прежние шёлковые рясы? Не беда, сынок, не сокрушайся. Господь наш Иисус Христос говорит: «Кто возвысит себя, тот да будет унижен, а тот, кто унижает себя, да возвысится». Сокрушаться и печалиться надо о том, что святой нашей грузинской церковью завладел нечестивый еретик. Здесь он?

— Здесь.

— Может быть, он и тебя околдовал? Удивляюсь, как он терпит тебя на царевичевой службе!

— Его святейшество и не замечает меня. За всё это время он им разу на меня не взглянул. Однажды только, когда ему впервые показали меня и сказали, что я — стихотворец Бесики, сын священника Захарии, он изволил изречь, что не удивляется моему стихотворству, ибо из дьявольского гнезда может выйти только дьявольское. Ведь поэты, по его мнению, — проповедники зла и разврата, соблазнители людей.

— Дар песнопений ниспосылается человеку свыше! Чего же хочет от тебя этот безбожник?

— Не только от меня! Вы бы послушали, что он говорит о Руставели. Но довольно об этом. Поговорим о тебе, отец! О твоей борьбе с Антонием. Бороться с потомком Багратионов, сыном царя Иесе было безумием, отец. Ты с самого начала должен был знать, что будешь побеждён.

Захария вздрогнул и отшатнулся, точно получив пощёчину. Эту простую, но неоспоримую истину он услышал впервые — и высказал её Бесики, его сын, которого он до сих пор считал ребёнком. Старика больно задели слова Бесики, но вместе с тем ему понравилась трезвость суждений сына.

— Что ты собираешься делать дальше? До каких пор ты будешь жить в такой нищете? — спросил Бесики отца. — Не собираешься вернуться?

Оказалось, что Захария давно решил вернуться в Грузию и что он рассчитывает найти приют у имеретинского царя Соломона. Посол царя Соломона Давид Квинихидзе обещал Захарии всяческую помощь и заверил его, что его величество царь имеретинский Соломон примет его с почётом и окажет ему внимание и милость. Но Захария всё ещё надеялся примириться с Ираклием и не уехал тогда вместе с Квинихидзе. Теперь, впрочем, он готов был немедленно двинуться в путь и ожидал лишь нового приезда посла из Имеретии.

Бесики утешал и ободрял родителей, как мог. Он оставил старикам все имевшиеся у него деньги и посоветовал уехать в Имеретию, как только представится возможность.

— Хорошо, сынок, хорошо, так и поступим, — ласково согласился Захария с сыном. — Но почему ты не расскажешь нам, как ты жил всё это время, что с тобой было? Как поживает Анна-ханум?

— Анну-ханум государь изгнал из Тбилиси и поселил в Мцхете, но она не оставляет нас своими заботами и покровительством. Она очень любит царевича Левана ведь он её воспитанник…

— Я слышал, что государь посылал тебя в Персию?

— Да, но…

— Знаю и то, что он разгневался на тебя и лишил должности царского секретаря. Мы тебя давно ждали. Писем ты не писал, и нам приходилось узнавать о тебе от других.

— Ты думаешь, письма посылать — простое дело? — улыбнулся Бесики. — Трудно найти такого верного человека, которому можно было бы доверить письмо. Тотчас же снимут копию и представят государю, да ещё с каким толкованием! А там изволь оправдываться — кто тебе поверит?

— Что ж, такова неизлечимая болезнь придворной жизни. Каждую минуту приходится быть начеку. Не то что письмом — неосторожным словом можно себя погубить!

— И ещё как, — улыбнулся Бесики. — Знаешь, что случилось с судьёй Иесе? У него отняли всё, чем он владел, лишили должности, выгнали из дому и оставили под открытым небом…

— Боже милостивый, — перекрестился Захария. — За что?

— Одна крестьянка донесла царю, будто бы он, Иесе, сказал ей: «Ещё Ираклий не сделался царём, когда я уже был твоим господином».

— И за это разжаловали столь высокопоставленное лицо? Вот что, сынок, лучше уходи-ка и ты от Ираклия, пока не поздно, иначе не миновать тебе беды. Видно, дьявол завладел душой и разумом нашего государя. За ересь Антония господь наказывает его покровителя! Вижу я, что зло поселилось в доме Ираклия.

— Перестань болтать глупости! — прикрикнула на Захарию его жена, которая с тех пор, как попала на чужбину, не выносила недоброжелательных речей о грузинском царе. — Как ты смеешь дурно отзываться о царе кахетинцев? Не верь ему, сынок, он сам не думает того, что говорит. Только и знает, что клянёт весь свет, как злая старуха.

О многом надо было поговорить сыну и родителям, так давно не видавшим друг друга. Быстро прошёл короткий зимний день. Когда Бесики вспомнил, что пора возвращаться домой, к царевичу, было уже за полночь, ему пришлось остаться ночевать у родных.

171