Бесики - Страница 164

164

Все согласились с католикосом, и хотя многих не меньше, чем Левана, томило ожидание, решено было ждать дальше, тем более, что от Ираклия не было новых распоряжений.

Леван был вынужден подчиниться мнению большинства. Он по целым дням молча сидел у окна и смотрел на замёрзшую реку, на вытащенные из воды мачтовые суда, на перевёрнутые вверх дном лодки, на покрытое серо-синими тучами небо. Такой же точно встретила его эта гордая река год назад; она была тоже покрыта льдом и по ней ездили на санях. По тогда Леван совсем иначе представлял себе будущее и с восторгом осматривал этот большой своеобразный город. Год назад Левану ещё не было знакомо горькое чувство заброшенности в чужом краю, и когда, по приезде, все пошли в храм, чтобы поклониться могилам Вахтанга Шестого и Теймураза, он не ощутил ничего, кроме чувства почтения перед гробницами предков. Но теперь — спустя год — Леван невольно вспомнил этот день и задумался над судьбой этих двух царей и многих других славных грузин, похороненных на границе этого необозримого и великого северного государства. Ведь и они, эти усопшие, пришли сюда в надежде найти здесь счастье своей страны, но напрасно бродили по чужбине… А когда решили вернуться домой, у них уже не хватило сил добраться до родины.

Мрачно сидел у окна юный царевич Леван, не разговаривая ни с кем и никого не подпуская к себе. Один только Бесики осмеливался заговаривать с ним и то лишь для того, чтобы позвать его к столу и робко напомнить ему, что его ждут гости. Все считали, что один Бесики мог бы развеселить царевича, и осыпали его упрёками за то, что он, будучи наперсником Левана, не старался рассеять его тоску. Никто не знал, что Бесики страдал не меньше Левана и что в начале путешествия царевич сам старался его развеселить. В первые дни после отъезда из Тбилиси Бесики так упорно молчал, точно дал обет не размыкать уста до смерти.

— Что с тобой, соловей? — спрашивал его Леван. — Нельзя ли нам узнать, в чём дело? Не слышишь? Может быть, язык проглотил? Болит что-нибудь? Нет? Так что же с тобой? Отчего ты онемел до того, что даже не удостаиваешь нас ответом? Может быть, горишь в огне любви? Эй, ты, рыцарь, отвечай! — так тормошил Бесики Леван, стараясь развлечь друга весёлыми шутками.

Но Бесики оставался безучастным ко всему окружающему. Отъезд его из Тбилиси произошёл в такой спешке, что он не успел повидаться с Анной. Множество дел навалилось на него в ночь перед отъездом, и он не успел оглянуться, как настало утро. Он хотел написать Анне письмо и в нём попросить прощения за то, что не сумел исполнить её желание, но, как только рассвело, Леван отдал приказ садиться на лошадей и отправляться в дорогу. Сам Ираклий провожал царевича до Мцхеты, и, разумеется, в этой сумятице не приходилось и думать о посылке письма.

Бесики успокаивал себя мыслью, что напишет своей столь вероломно покинутой возлюбленной с дороги, но и это оказалось невозможным. В Мцхете посольство остановилось лишь на короткое время, чтобы только прослушать молебен в храме и сейчас же продолжать путь. Дни были зимние, короткие; утром, когда садились на лошадей, было ещё темно; весь день ехали без отдыха и вечером рассёдлывали лошадей опять в темноте. Ночевали все вместе, в полутёмных хижинах, где не только невозможно было писать, но даже едва удавалось различать друг друга.

Постепенно Бесики забыл не только о письме, но и о самой Анне. А когда, миновав Кизляр, они повернули на Астрахань и перед ними впервые открылось необозримое у берегов море, такое же безбрежное, как терские степи, Бесики погрузился в удивительный мир каких-то совершенно новых, необычных ощущений. Он точно забыл о действительности, о человеческих чувствах и целиком растворился в пространстве, в бесконечной природе. Бескрайние поля и облака над ними, теряющаяся вдали синь моря, опять поля и облачный небосклон от одного края земли до другого… Правда, оглянувшись, некоторое время можно было увидеть покрытые снегом исполинские вершины Кавкасиони, но вскоре они исчезли, растворились в дымке. Вокруг расстилались безбрежные степи, небо было покрыто то прозрачными и лёгкими, как вуаль, то рваными, похожими на клочья ваты, облаками; местами виднелись скопления туч, похожих на свирепых, лохматых великанов. Потом показались стоянки кочующих калмыков и табуны их рыжих лошадей.

Наконец путешественники достигли величественной Волги. На противоположном берегу раскинулся город с высоко взметнувшейся колокольней и целым лесом корабельных мачт в гавани. Бесики после путешествия в Иран было не в диковинку пересекать большие пространства, но в Иране каждая область страны была отграничена, отделена от других областей. Там горы разделяли страну на тесные участки, здесь же земной простор был так величественно безграничен. Так же широко и правильно раскинулся город со своими широкими улицами, со стройными рядами бревенчатых домов, с заваленной бочками, мешками и тюками пристанью, с караванами верблюдов, с осоловевшими от водки гуляками. Как только посольство разместилось по домам и стало известно, что придётся ожидать здесь разрешения на дальнейшее следование, Бесики сел писать Анне письмо, которое сейчас же отправил с гонцом, поскакавшим в Тбилиси. После этого он сразу успокоился, как будто маленького почтительного письма было достаточно, чтобы уладить недоразумение между ним и Анной.

Бесики развеселился и теперь в свою очередь старался приободрить царевича, который, столкнувшись с непредвиденным препятствием, сразу же пришёл в дурное настроение. Бесики пел царевичу под аккомпанемент тари, писал песни и сочинял комические стихи. Если бы не общество, этого жизнерадостного поэта, Леван едва ли сумел бы один справиться со своей тоской. Бесики был также поставщиком всяческих новостей. Он бывал в городе, ходил на пристань и на постоялые дворы и всегда был осведомлён о том, что творилось вокруг; он знал, сколько судов прибыло из Ирана, куда направляются караваны верблюдов, кто приехал в город или уехал из него. Он первый узнал о прибытии иранского посла, которого привёз большой корабль. Никита Бекетов встретил посла на пристани и сразу же отправил его в Петербург.

164