Бесики - Страница 157

157

В зале по-прежнему раздавались голоса пьяных гостей, нестройное пение, шутки, хохот. При виде Бесики, гости стали наперебой подзывать его, упрашивая спеть что-нибудь. Туманишвили даже вскочил с места, нетвёрдыми шагами подошёл к нему и схватил за руку.

— Иди сюда, нехристь ты этакий, перс краснобородый! Чтобы ты был на пиру и ни разу не спел — слыханное ли это дело?

Бесики, слегка сопротивляясь, пошёл за Манучаром; в эту минуту он увидел в дверях бледного как смерть слугу, который кинулся к домоправителю Мухран-Батони и что-то зашептал ему на ухо. Домоправитель только что собирался провозгласить новый тост и негодующе взглянул было на слугу, осмелившегося ему помешать, но негодование на его лице немедленно сменилось выражением крайнего удивления. Он поставил свою чашу на стол и о чём-то спросил слугу. Тот снова зашептал ему на ухо, после чего Иовел Зедгинидзе встал из-за стола и поспешно вышел из зала. Слуга вышел вслед за ним.

Эта сцена была замечена многими из гостей. Раздались встревоженные голоса:

— Что случилось?

— Почему он бежал?

— Тамада покинул нас! Слыханное ли дело?

— Говорят, приехал главный мандатур.

— Не собирается ли он взять кого-нибудь из нас под стражу? Почему он не войдёт сюда?

Поднялся шум; порядок за столом был нарушен. Гости повскакали с мест и с недоумением глядели друг на друга.

— Бесики, ты не знаешь, что случилось? — услышал Бесики знакомый голос.

Бесики быстро обернулся.

Перед ним стояла встревоженная, немного бледная Анна.

Бесики растерялся от неожиданности, но сердце подсказывало ему, что Анна, хотя и кажется равнодушной, думает о нём и тревожится за пего, что и сейчас она взволнована потому, что боится — не за ним ли приехали мандатуры.

Бесики улыбнулся ей и ответил с преувеличенной почтительностью:

— Не знаю, ваша светлость. Но я немедленно осведомлюсь и доложу вам. Думаю, что ничего серьёзного не может быть.

Он низко поклонился ей и тотчас спустился в нижний этаж, где увидел гостей, столпившихся вокруг главного мандатура. Гости охали, вздыхали и качали головами.

— Что случилось? — спросил Бесики главного мандатура.

— Беда, — отвечал тот. — Скончался супруг Анны, князь Димитрий. Не знаю, как ей сообщить об этом в самом разгаре свадебного торжества! Что за несчастье стряслось над нами! Веселье обратилось в скорбь!

Смерть такого древнего, изнурённого болезнями старика, как Димитрий Орбелиани, не была ни для кого неожиданностью. Но так как супруг Анны занимал высокую должность и, главное, был зятем государя, все старались сделать вид, что очень огорчены его кончиной. Возникло замешательство. Никто не знал, как быть — сообщить Анне немедленно о том, что случилось, или дождаться окончания свадебного пира. Во всяком случае, никто не желал взять на себя неприятную обязанность вестника горя. Неожиданно для всех Бесики разрешил затруднение: получив ответ на свой вопрос, он тут же повернул назад, поднялся в верхний этаж и всё рассказал Анне.

Анна вскрикнула в испуге, но Бесики уловил на её лице мимолётное выражение радости. В следующее мгновение она, страдальчески сдвинув брови, явно неискренним голосом воскликнула:

— Горе мне, горе! Вот до чего довелось дожить! Пожалейте меня, христиане! Покинул меня супруг мой, нет у меня больше моего Димитрия…

Она закинула назад голову, пошатнулась и, вероятно, упала бы, если бы множество рук не протянулись, чтобы её поддержать. Женщины окружили Анну, повели её к тахте, осторожно усадили и стали прыскать на неё водой. Потом все уселись рядом с ней на тахте и принялись снимать с неё украшения и распускать ей волосы. Мужчины тоже приняли скорбный вид, хотя многие из них толком и не знали, кто умер. Некоторые из них, услышав: «Димитрий скончался» и даже не разобрав, о каком Димитрии идёт речь, принялись бить себя в грудь и плакать пьяными слезами.

Среди общего плача и причитаний только Леван и Бесики были спокойны и сдержанны. Леван не видел от Димитрия ни худа, ни добра. Старый Орбелиани вспоминался ему вечно больным и прикованным к постели. Поэтому царевич равнодушно отнёсся к этой потере. Неискренность окружающих бросалась ему в глаза: скорбь была притворная, сожаление лицемерно. Покойный прошёл свой жизненный путь до конца, и скорбеть о нём было излишне. Леван вежливо выразил сочувствие тётке и вышел на балкон.

Бесики хотелось последовать за своим покровителем, но он был вынужден остаться в зале, чтобы отвечать на вопросы любопытных. Каждому хотелось самому проверить достоверность известия.

— Что, что? Умер Димитрий? Это правда? Кто тебе сказал? Главный мандатур? А где он сейчас?

Росто был больше всех взволнован этой суматохой. Он вообще страшился всяких неожиданностей и непредвиденных событий.

Воспользовавшись переполохом, он схватил за руку Давида, отвёл его от новобрачной и зашептал ему на ухо:

— Ну, родной, теперь держись, будь умницей! Смотри, не осрами меня! Знаешь, кто умер?

— Ну, конечно, знаю, как не знать, — ответил юноша. — Умер дедушка моей невесты.

— Ну, так подойди теперь к бабушке твоей жены и вырази ей своё сочувствие. О ком я говорю, знаешь? Вон она, видишь, — красивая женщина, что сидит на тахте? Постой, постой! А что ты ей должен сказать, знаешь? Ну, так слушай. Подойди к ней и скажи: «Матушка, большое несчастье стряслось над нами! Тяжко наказал нас господь, отняв у нас надежду нашу, а у государя нашего правую руку его». Скажешь? А ну-ка, повтори!

— Скажу, почему не сказать? Подойти к ней сразу?

157