Бесики - Страница 136

136

Бесики опустил голову, Иосиф заметил его смятение и постарался успокоить его:

— Не огорчайся, мой Бесики. Государь может просто объявить тебе выговор, а это ещё не беда. Когда вспомнишь грозу, которая разразилась над судьёй Иесе, то выговор покажется лаской.

— Что же случилось с Иесе?

— Помнишь, как в прошлом году на него одна крестьянка пожаловалась? Или тебя уже не было здесь?

— Помню.

— Так вот, государь приказал Иесе судиться с ней. Судьями были мдиванбеги Иоанн, Рамаз и Парсадан. Суд был долгий — судили-рядили, а приговора так и не вынесли. В это время в городе появилась чума, все разъехались, и дело Иесе было забыто. Когда государь и двор вернулись в город, делу снова дали ход. По приказу государя у Иесе отобрали все имения и даже выгнали его вон из собственного дома.

— Как — выгнали?

— Очень просто. Пришли мандатуры и выбросили вещи на улицу. Пять ночей Иесе со всей своей семьёй провёл на улице. Кто бы посмел приютить у себя человека, на которого обрушился гнев государя?.. Даже движимого имущества ему не оставили. Архиепископ Тбилисский сжалился над Иесе и разрешил ему занять пустой амбар недалеко от Сионского собора. Там он и живёт сейчас. Видишь, какой был высокий сановник, а в какое положение попал! Вот это называется царская немилость! В сравнении с этим что такое простой выговор?

Это своеобразное утешение только усилило смятение Бесики. Он снова наполнил чашу и, не переводя дыхания, осушил её. Он вспомнил Александра Амнлахвари, которого встретил в прошлом году около озера Кумиси и который советовал ему уйти от царя Ираклия. Может быть, и в самом деле лучше было уехать в Россию вместе с Чоглоковым и Амилахвари? А может быть, следовало остаться в Иране при царевиче Александре, вместе с ним томиться, тоскуя по утраченной отчизне, мечтать о возвращении в неё, петь в ширазских караван-сараях печальные песни грузинам, затерянным на чужбине, делить с ними их горе и одиночество?.. Сколько было блаженства в этой тоске, в этом стремлении к покинутому дому отцов! А счастье, которое он испытывал сейчас, после возвращения в Тбилиси, таило в себе столько горечи!

И Бесики готов уже был согласиться с теми, кто уверял его, что Ираклий не оценит его верной службы и что, в конце концов, он разделит судьбу своего отца. Тогда Бесики не верил предостерегающим речам, ему казалось, что только враги государя могут говорить так. Но теперь ему всё стало представляться в ином свете; он начинал убеждаться, что Ираклий, несмотря на свой мягкий голос и ласковое обращение, был грозен и беспощаден. Царевич Александр говорил Бесики: «Ираклий никогда не забывает, что незаконно завладел царством Картли, и поэтому не доверяет никому. Каждого карталинца он считает своим врагом. Он подозрителен, как всякий узурпатор. Тот, кого однажды оговорили перед Ираклием, не должен ждать от него пощады. В конце концов царь уничтожит его…»

— Ох, выпьем ещё, — вздохнул Бесики и мысленно добавил: «Всё равно приближается час расплаты».

Вино сделало своё дело. Тоска понемногу заглохла, он перестал думать о грядущих бедах. Он вспомнил об Анне, и ему захотелось тотчас же её увидеть. Теперь он уже ничего и никого не боялся. Как только компания, покинув духан, вошла в дворцовый двор. Бесики попрощался с собутыльниками, которые пошли в комнаты нижнего этажа, быстро взбежал наверх по широкой лестнице и направился к палатам Анны. Кивнув головой встретившему его дворецкому, он прошёл в зеркальную галерею. Здесь он остановился перед зеркалом и оглядел себя. Из зеркала на него глядел смуглолицый и черноусый молодой человек в богатой одежде. Бесики провёл рукой по своим щегольским усам и вдруг заметил в глубине зеркала неподвижную фигуру женщины с длинными косами и непокрытой головой. Женщина пристально глядела на него.

Он быстро оглянулся. Анна стояла на пороге своей комнаты и улыбалась Бесики еле заметной улыбкой.

После отъезда Бесики в Иран Анна вернулась в свой замок, где провела всю зиму. Весной, когда разбежавшиеся из Тбилиси жители стали возвращаться в город, её тоже потянуло в Тбилиси. Оставив мужа в замке на попечении специально приставленных к нему людей, она в сопровождении свиты отправилась в Тбилиси. Она торопилась в город будто бы для того, чтобы привести в порядок дела, убрать комнаты, а затем уже перевезти туда и мужа; на самом же деле она спешила увидеться с Бесики, который, по её расчётам, должен был уже вернуться из Ирана. Но надежды её не оправдались. Бесики не только не вернулся, но о нём вообще ничего не было известно. Зато царица Дареджан с большим сожалением вернула Анне её внучку и приказала исподволь заняться приготовлениями к свадьбе.

Анико знала теперь столько дворцовых тайн, столько историй о царице Дареджан, о придворных дамах и о сановниках, что целый месяц с утра и до вечера рассказывала их красавице бабушке и всё же не могла исчерпать свою сокровищницу.

В ожидании возвращения Бесики Анна со дня на день откладывала свой отъезд в Дманиси. Пришло лето. В Тбилиси наступила сильная жара. Скоро в городе не осталось из знати никого, кроме Анны и Тамары. Тамара ждала возвращения супруга, чтобы тотчас же после этого уехать в Телави; вещи её были уложены, она то и дело высылала курьеров к заставам посмотреть, не едут ли царь и Давид Орбелиани. Это бесконечное ожидание так озлобило её, что однажды вечером, когда Анна зашла её навестить, она внезапно обрушилась на тётку:

— Любопытно, а ты-то зачем сидишь в городе и не уезжаешь в Дманиси? Может быть, и ты ждёшь кого-нибудь?

136