«Вот уж действительно — мертвец мертвеца обещался дотащить до могилы!» — мелькнуло в голове у Бесики.
— Как же ты жил после изгнания отца? — спросил Александр Бесики.
Узнав, что Анна-ханум приютила юношу у себя, а Ираклий назначил его своим секретарём, Амилахвари ядовито улыбнулся:
— Какова лисица! С виду как будто сделал одолжение вдове своего отца, а на самом деле попросту завёл у неё в доме своего соглядатая! Знаешь, что я тебе посоветую, юноша? Ты Анну-ханум предать не захочешь, а, живя по совести, Ираклию не угодишь. Он сгноит тебя в тюрьме или отрубит тебе голову. Видишь, что он сделал с этими русскими офицерами? Лучше уйди от него и поезжай с нами. Я тебя довезу до Москвы, сдам отцу, а там поступай как знаешь.
Бесики поблагодарил его, но от предложения отказался.
В Кумиси Александр вернул Бесики его клячу и вместе с русскими офицерами пошёл по дворам искать лошадей. Бесики попрощался со спутниками и погнал своего одра по Дманисской дороге.
Замок Дманиси около ста лет тому назад достался в наследство деду Димитрия, Каплану Орбелиани, который восстановил разрушенные стены, а внутри замка поставил каменный жилой дом. Наследники Каплана снова забросили Дманиси, и постройки опять пришли в плачевный вид. Замку угрожало полное разрушение, но тут Димитрий Орбелиани, по настойчивой просьбе Анны, ещё раз восстановил его. Анна, которая сама руководила работами, потом проводила здесь каждое лето. В последние годы из-за болезни мужа она вновь забросила этот чудесный, тихий уголок. Управляющий докладывал ей, что Дманисский замок находится в порядке, но, приехав туда, ока застала полное запустение. Крепостная стража совершенно разорила замок. Дом был завален мусором, двери сняты с петель и превращены в лежаки, окна выбиты, перила балконов и потолочные балки пошли на дрова.
Анна пришла в ужас, увидев, во что превратили её любимый уголок. Она срочно послала человека в Тандзию за управляющим, но тот сказался больным и не явился к разгневанной госпоже. Анна была вынуждена сама взяться за дело. Вызвав крестьян из соседних деревень, она поручила им привести замковые постройки в жилой вид. Рабочие разобрали в Дманиси несколько брошенных хороших домов, и весь материал, сохранившийся в них, — балки, бревна, двери и оконные рамы, столбы и перила — свезли в замок. Часть добытого леса была распилена на доски, часть пошла на балки и столбы. Через неделю дом принял жилой вид. Анну огорчало только то, что в окнах вместо стёкол была вощёная бумага. Стёкла в те времена можно было достать только в Тбилиси или в Телави, но в первом свирепствовала чума, а до второго было слишком далеко, так что о покупке оконных стёкол и думать не приходилось.
Двухэтажный дом Анны состоял всего из трёх комнат. Одна из них, самая большая, занимала весь нижний этаж — в ней был огромный камин, и она служила кухней и столовой. В верхнем этаже было две комнаты — в одной лежал Димитрий, другую занимала Анна и её служанка Гульвардис. Слуги жили в комнатках крепостных башен. Лишь одну башню никто не занимал — до-ступ в неё был воспрещён не только слугам, но и крепостной страже. В этой башне было три комнаты одна над другой; кроме дверей, она имела два тайных хода. Один проходил внутри крепостной стены и соединял башню с домом, другой был пробит в скале и выходил к берегу реки Машаверы. Анна приказала тщательно отремонтировать башню, комнату среднего этажа устлать коврами и внести туда оба хурджина Бесики. Потом она приказала крестьянам привезти в замок запас провизии и дров и стала спокойно ожидать приезда Бесики.
А тот всё не приезжал.
По расчётам Анны, он должен был прибыть в Дманиси самое позднее через три дня после её приезда. Но вот уже прошло десять дней, а о нём не было вестей. Сначала Анна испугалась, решив, что он заразился чумой и умирает где-нибудь в одиночестве, без присмотра. Потом она подумала, что его вызвал царь и что он отправился туда, где находился двор. Но постепенно оба эти предположения были вытеснены третьим, которое было подсказано ревностью.
Она убедила себя, что Бесики любит другую женщину, должно быть молодую, как и он, девушку, но не решается сознаться в этом, не смеет отказать в любви сестре царя.
Она была зла на себя за то, что так унижалась перед юношей, годившимся ей в сыновья, выпрашивая у него, как милость, хоть капельку внимания.
Она проводила ночи без сна. Больной Димитрий громко зевал в соседней комнате. Его стоны и непрестанное хныканье из-за пищи выводили Анну из терпения. Гульвардис хорошо знала причину тоски своей госпожи и всячески старалась её успокоить:
— Это всё от избытка крови, государыня. Позовём цирюльника, он пустит кровь, вы успокоитесь, и всё забудется. Ну зачем вы убиваетесь? — сказала она госпоже однажды, когда та среди ночи вдруг вскочила с постели и стала одеваться.
Анна часто выходила по ночам во двор замка и гуляла там, чтобы развеять тоску, Гульвардис должна была каждый раз сопровождать её в этих ночных прогулках.
— Успокойтесь, государыня, отдохните!
Анна ничего не ответила Гульвардис. Она села в постели, откинула распущенные волосы и, сжав губы, задумалась. Внезапно она решила завтра же утром призвать к себе дманисского епископа и во всём ему исповедаться. Это была единственная возможность избавиться от душевных мук и обрести спокойствие. Да, она должна была навеки побороть своё чувство. Анна снова улеглась в постель. Гульвардис ощупью разыскала второе одеяло и, прикрывая им свою госпожу, шепнула:
— Не тоскуйте, госпожа, он придёт!