— Плохо его дело. Но об этом я тебе после расскажу. А сейчас скажи, как нам поступить с этими офицерами.
— Скажи начальнику мандатуров, чтобы он не смел их трогать, пока они у меня в гостях. Когда уйдут от меня, пусть делает с ними, что хочет, но в дом к себе я мандатуров не впущу!
— Хорошо, я передам.
— Но как же я теперь буду разговаривать с ними? Как мне взглянуть им в глаза? Нет, это немыслимо! Я должен сейчас же пойти к государю, — твёрдо сказал Давид и пошёл в свою комнату переодеться.
Бесики попытался прибегнуть к помощи женщин, чтобы удержать Давида от ошибочного шага. Он обратился к вошедшей в эту минуту Тамаре, за которой следовали Анна и придворные дамы. Все они окружили Бесики и стали наперебой спрашивать его, что случилось.
Бесики, однако, ничего не сказал им, а только попросил Тамару не отпускать Давида во дворец до ухода гостей и вышел на веранду, чтобы извиниться перед Чоглоковым за отсутствие Давида и как-нибудь рассеять создавшуюся неловкость. Гости, однако, догадались, что произошло что-то неприятное, и сами вывели хозяев из неловкого положения. Они тотчас же встали, попрощались и оставили дворец. Оставшиеся могли видеть с веранды, как Чоглоков и Дегралье шли по площади и как к ним подошёл начальник мандатуров Глаха Цицишвили, который вежливо попросил их остановиться. Есаулы окружили офицеров, отобрали у них оружие и повели по улице, поднимавшейся к крепости Нарикала. Скоро вся группа скрылась за поворотом.
Несколько дней стояла пасмурная погода. Дул холодный ветер, казалось, снова вернулась зима. Все сидели в домах у пылающих каминов. Базары были пусты и безлюдны. Ремесленники бросили работу и, грея руки над жаровнями, стоявшими в мастерских, вяло переговаривались между собой. Ветер в ярости метался по городу, свистел и завывал в кривых переулках и поднимал вихри пыли. Лавочники вынуждены были закрывать ставни, так как прилавки густо покрывались пылью. Все старались куда-нибудь укрыть свои лучшие товары. Пекари завёртывали в полотенца длинные шоти и тонкие лаваши, спасая их от песка и пыли.
Ветер, казалось, рассеял общее напряжённое состояние: город притих и успокоился. Люди затаились у себя в домах, словно боясь, как бы ветер не нашёл их.
Замерла жизнь и во дворце. Царь, царевичи и все остальные жители дворца заперлись в своих комнатах. Большинство проводило время за чтением книг. Бесики воспользовался неожиданным досугом, чтобы прочесть «Жиль Блаза» Лесажа. Сначала ему было очень трудно читать по-французски, так как он привык прибегать к помощи патера Леонардо, переводившего ему непонятные слова. Один, без учителя, Бесики не понимал доброй половины прочитанного, но постепенно он привык к чужому языку, вспоминал значение забытых слов, о смысле других догадывался, и читать ему становилось всё легче и легче. Чтение помогало ему забыть о тревожных событиях последнего времени. От дежурства при особе государя он был освобождён, так как уже готовился к отъезду в Иран. Он должен был подобрать себе спутников, сшить платье, приличествующее послу, и выехать вместе с караваном ага Ибреима. Торопиться, впрочем, было незачем, так как вызванные купцом верблюды ещё не прибыли: отъезд откладывался по меньшей мере до середины июня.
В ночь на шестое нюня ветер неожиданно стих. Увлечённый чтением, Бесики ещё не спал. Внезапно почувствовав вокруг себя непривычное спокойствие, он с удивлением взглянул в сторону окна, стёкла которого в течение нескольких дней не переставая дребезжали от ветра. Дребезжания больше не было слышно, умолк и свист ветра за окном. Бесики выглянул во двор. Безоблачное небо сияло звёздами, стало совсем тепло. Из сада доносилось стрекотание цикад. Завтра, очевидно, можно было ожидать хорошей погоды. Бесики снова лёг в постель, отложил книгу, потушил свечу и отдался течению мыслей. Завтра предстоял хлопотливый день. Он вспомнил о Чоглокове, о Ратиеве, о тревогах Левана, об усложнившихся взаимоотношениях с Россией и вообще обо всех тех запутанных делах, которые возникли в последнее время.
Ратиев не возвратил царю приказа об аресте Тотлебена. Узнав об аресте Чоглокова, он тотчас же вместе со своим конным отрядом покинул Тбилиси.
Все думали, что царь пошлёт за ним погоню, но Ираклий спокойно выслушал доклад об отбытии отряда и ни словом не обмолвился о том, чтобы задержать его или арестовать самого Ратиева.
Давид и Леван заключили из этого, что Ираклий предпочёл предоставить Ратиеву возможность действовать по своей воле. Если он сумеет арестовать Тотлебена — очень хорошо; если же Тотлебен сам арестует подполковника, царя во всяком случае нельзя будет упрекнуть в покровительстве мятежному офицеру.
Сразу после бегства Ратиева поднялся этот ужасный ветер, который запер всех в домах. В течение всех этих ветреных дней ниоткуда не было вестей.
«Ах, если б знать, арестовал ли Ратиев этого нехристя?» — подумал Бесики. Он ясно представил себе сцену ареста Тотлебена.
Ратиев спокойно прибыл в русский лагерь, связался с преданными ему офицерами и строевым шагом направился к генералу для рапорта. Вот он приблизился, отчеканивая шаг, к генералу, приставил ногу, щёлкнув каблуком и звякнув шпорой, поднял руку и вдруг… поднятый в воздух Тотлебен смешно задрыгал ногами и брякнулся оземь. Увлечённый своими мыслями, Бесики не заметил, как погрузился в сон.
Теперь он уже стоял рядом с Ратиевым, обнимая его. Ратиев со смехом говорил ему: «Неужели ты до сих пор не знал, что я Жиль Блаз де Сантильян?» Бесики сел на лошадь и поехал по какому-то крутому, грязному склону. Лошадь скользила. Бесики перегнулся с седла и с ужасом увидел, что его собственные ноги увязли в грязи.