Бесики - Страница 91

Ираклий мог теперь запяться государственными делами.

В течение всех этих дней страна находилась в таком же опасном положении, как Иулои: расстроенные дела государства пришли в ещё большее запустение. Ратиев отказался вернуть царский приказ и каждый день собирался отправиться арестовать Тотлебена, но не мог вырваться из сетей, которыми опутал его Моуравов. Между ними произошло жестокое столкновение.

В результате этой борьбы и ежедневной отсрочки похода Ратиев утратил первоначальную решимость и стал сомневаться в удачном исходе своего предприятия. Время было упущено: он уже не мог неожиданно напасть на Тотлебена, чтобы без жертв и без шума арестовать его. Ясно было, что потребуется применение оружия. А это в самом деле было очень опасно. Кровопролитная стычка с русскими войсками дорого обошлась бы не только Ратиеву, но и грузинам. Правда, Ратиев рассчитывал на содействие нескольких русских офицеров, которых он лично знал и считал своими приверженцами, но не так уж велика была надежда на то, что они поддержат Ратиева и запретят своим частям поднять оружие в защиту Тотлебена. Гораздо вероятнее было, что они не решатся нарушить присягу и последуют примеру всех тех офицеров, которые избежали ареста. Ратиеву было известно, что Тотлебен ежедневно получает из русского посольства письма, о которых ничего не знает Моуравов и в которых, должно быть, подробно описывается каждый шаг подполковника. Было совершенно очевидно, что большинство сотрудников посольства действуют против Моуравова и поддерживают Тотлебена. По этой же причине, должно быть, Ираклий ежедневно получал анонимные письма, полные самых невероятных небылиц. В этих письмах Ратиев, Чоглоков и даже сам Моуравов назывались изменниками, предающими царя Ираклия.

Одно такое письмо, в котором подробно рассказывалось о службе Дегралье у Тотлебена, попало в руки Соломона Леонидзе. Письмо было написано на плохом грузинском языке и предупреждало царя, чтобы тот не доверял Дегралье. Последний, по словам автора письма, был занят только тем, что писал императрице доносы на Ираклия и Тотлебена, обвинял грузинского царя в измене, а генерала — в покровительстве ему.

Когда Ираклий вернулся из Сачино во дворец, он застал дела в таком запущенном состоянии, что не знал, за что взяться в первую очередь. Приёмная его была полна народу. Здесь были мдиванбеги, тбилисский мелик, начальник мандатуров, градоначальники карталинских городов, начальники крепостей, управляющий царскими имениями, судьи, сардары, минбаши и даже одна деревенская женщина, которая собиралась жаловаться царю на судью Иесе.

Появление крестьянина или крестьянки в царской приёмной среди знати нс было необычным явлением, так как каждый имел право прийти к царю. Поэтому на женщину никто не обратил внимания. Она тихонько стояла в углу с прошением в руках, лишь изредка поправляя платок на голове или вытягивая шею, чтобы взглянуть в окно, не идёт ли царь. Мдиванбег Рамаз мимоходом спросил её, по какому делу она обращается к государю.

— Как по какому делу? — вскрикнула женщина так громко, что все испугались. — Я хочу броситься к ногам моего государя!..

— Постой, не кричи, ведь мы не глухие! Говори тише, мы и так поймём, — со смехом сказал ей мдиванбег Иоанн. — Откуда ты?

— Из Гавази я, добрый господин. Судья Иесе хочет согнать меня с насиженного места. Я подавала прошение, и государь пожаловал мне указ — ежели, говорит, ты родом из Гавази, то тебя и выселять оттуда нельзя.

— Чего же хотел от тебя Иесе? — спросил Рамаз.

— Приказывал перебраться в Вашловани, — женщина так повысила голос, словно хотела, чтобы её услышали в своей деревне. — «Там, говорит, ты и должна жить с этих пор». Показала я ему царский указ, а он взял у меня бумагу и говорит: «Я стал твоим господином раньше, чем наш государь добыл себе царство… Он тебя у меня не отнимет!»

— Что? Как? — закричали вдруг со всех сторон. — Как он сказал? — Вельможи окружили крестьянку.

— «Ираклий, говорит, ещё не добыл себе царства, когда я стал твоим господином», — повторила женщина, испуганно озираясь: она была встревожена волнением, которое вызвали её слова.

— Ты не выдумываешь? — задыхаясь от волнения, воскликнул Иоанн и ударил себя рукой по лбу. — Неужели он так и сказал?

— Так и сказал, клянусь моими детьми!

— Может быть, ты сама всё это сочинила?

— Нет, клянусь жизнью государя! Это точные слова моего господина Иесе.

Непочтительный отзыв о государе со стороны такого высокого сановника, как судья Иесе, был чудовищным поступком не только в эти напряжённые дни, когда Ираклий мог заподозрить каждого своего подданного в измене, но и в самые спокойные времена, когда в стране царили мир и благополучие.

Слова Иесе содержали оскорбительный намёк. Выходило, что Ираклий не наследовал престол по-закону, а присвоил его. Мало того, дерзко высказанная мысль судьи Иесе подвергала сомнению самую незыблемость царской власти.

— Выходит, значит, что нашему государю пришлось добывать себе царство! О чём он думал, этот Иесе? — возмущённо воскликнул Иоанн. — Что за дерзость!

Рамаз попытался заступиться за судью и упрекнул Иоанна за то, что тот поверил наговорам первой попавшейся деревенской бабы. Может быть, Иесе не говорил ничего подобного. Нельзя же по простому доносу губить вельможу, взысканного царской милостью.

И, понизив голос, шепнул на ухо Иоанну:

— Завтра и нас с тобой могут оговорить перед царём. Этак в Грузии скоро не останется ни одного человека, который бы не был в опале!