Бесики - Страница 80

— Манифест? Прочти нам скорее, пожалуйста! — Анна в нетерпении встала из-за стола.

Гости последовали за ней. По нахмуренному лицу Левана видно было, что манифест не содержит в себе ничего приятного. Все молча ждали, чтобы Леван огласил его. Анна бросила на Бесики вопросительный взгляд, но тот показал глазами на Левана и стал шептаться с Соломоном Леонидзе. У тою от удивления вытянулось лицо. Не спрашивая разрешения Левана, он торопливо покинул сад и побежал во дворец. Леван начал читать вслух:

— «Тот, кто доставит изменников Ратиева, Чоглокова и Дегралье живыми в русский имперский корпус, находящийся под командой графа Тотлебена, получит в награду тысячу золотых. За доставку указанных преступников в корпус мёртвыми будет выдана награда в тысячу рублей наличными деньгами. Вышепоименованные лица виновны в государственной измене. Они являются бунтовщиками как против высочайшей особы императрицы, так и против всей Российской державы и принятого под высочайшее покровительство царя Ираклия и рода его. Те, которые присоединятся к указанным бунтовщикам или окажут им содействие, будут также считаться виновными в измене и подвергнутся достойному наказанию. Подписал командующий российскими имперскими войсками в Грузии генерал граф Тотлебен».

Леван свернул бумагу, отдал её Бесики и взглянул на Ратиева, который, наклонившись к Чоглокову, переводил ему содержание манифеста.

— Что вы скажете? — спросил он.

Ратиев выпрямился, пожал плечами и сказал:

— Что мы можем сказать, ваше высочество? Если верить Тотлебену, то мы изменили не только русской императрице, но и царю Ираклию. Прикажите арестовать нас, так как этот манифест, должно быть, уже разослан генералом по всей Грузии, и может случиться…

— Погодите! — Глаза Левана сверкнули гневом: он был способен вспыхивать сразу, как и его отец. — Продолжайте веселиться, я пойду к государю. Тётушка, поручаю вам наших гостей. Не давайте нашим друзьям, господам офицерам, предаваться чувству печали и уныния. Тамадой стола назначаю господина Ратиева. Пойдём, Бесики!

Леван подал знак рукой слугам, почтительно стоявшим неподалёку. Слуги тотчас же зажгли факелы и пошли впереди царевича по спуску, освещая ему путь. Бесики едва успел бросить на Анну мимолётный взгляд и тотчас последовал за царевичем.

Хотя Анна попыталась пересилить себя и развеселить гостей, за столом царило тягостное молчание. Напрасно старалась она завязать общий разговор, обращаясь то к Ратиеву, то к Чоглокову, напрасно заставляла дам петь — все её старания были тщетны. Веселье исчезло и не возвращалось; единственным предметом разговора был манифест Тотлебена.

Чоглокову не сиделось на месте. Он то вставал и прогуливался взад и вперёд по аллее, то подсаживался к Ратиеву и взволнованно шептался с ним.

— Каков негодяй, а? — говорил он. — Он обвиняет нас в измене Ираклию, чтобы восстановить против нас грузин!

— Ну, так что же?

— Неужели не понимаешь? Ведь это только мы с тобой знаем, кто настоящий изменник, а народу неизвестно! Теперь мы должны ожидать предательской пули из-за каждого угла. Для бедного человека тысяча золотых — огромное богатство. Если ему скажут, чтобы он стрелял в предателя, что его остановит?

Ратиев ничего не ответил.

— Он может таким же точно образом издать манифест с призывом к убийству царя Ираклия! — продолжал Чоглоков, — Назначит награду в десять тысяч золотых… Неужели царь не догадается? Ах, надо было нам самим пойти к царю и объяснить ему… Знаешь, что… давай уйдём отсюда! Мне кажется, я здесь задыхаюсь! К тому же похоже, что собирается гроза. Скажи её светлости Анне Теймуразовне…

Ратиев согласился с ним и попросил Анну разрешить им удалиться, а пир отложить до другого раза. Анна встала из-за стола, вслед за нею поднялись и остальные. Все направились к Коджорским, или Высоким, воротам.

Ночь была тёмная и душная. Дрожащие огоньки фонарей, покачивавшихся в руках слуг, тускло освещали путь шедшим впереди женщинам.

В три часа ночи Моуравов узнал, что Ираклий подписал и вручил Ратиеву приказ об аресте Тотлебена. Усталый после целого дня работы над составлением бумаг, Моуравов едва успел задремать, как в его комнате появился Эгутов. Он бесцеремонно тряс Моуравова, пока тот не проснулся, и сразу огорошил его этой новостью.

Моуравов вскочил с постели и стал торопливо одеваться. Пока болтливый Эгутов передавал ему подробности происшествия, Моуравов поставил на ноги всё посольство, надел парадный мундир и в сопровождении свиты направился во дворец. Выйдя на дворцовую площадь, он увидел свет в окне царского кабинета: очевидно, Ираклий ещё не спал. Моуравов решил непременно повидать царя.

В воротах дворца Эгутову преградили путь часовые. Моуравов приказал им вызвать дежурного юзбаша. Когда тот появился, он попросил доложить царю, что его высокоблагородие господин русский посол просит свидания с его величеством. Юзбаш почтительно склонился перед Моуравовым, но сказал, что государь ушёл почивать и до завтра никого не сможет принять.

— Разве государь не велел тебе докладывать о приходе русского посла во всякое время дня и ночи? — рассердился Моуравов. — Ступай и доложи сейчас же, если тебе дорога жизнь!

— Не могу, ваше высокоблагородие.

— Ну, так позови ко мне эджиба. Скорей!

Юзбаш сначала не хотел будить и эджиба. После долгих колебаний настояния Моуравова достигли цели. Юзбаш сдался и пошёл за эджибом.

Моуравову и его спутникам пришлось долго ждать его возвращения. Эджиб также не появлялся. Часовые стояли, выстроившись в ряд перед воротами, неподвижные и молчаливые, как каменные изваяния. Моуравов, выйдя из терпения, несколько раз требовал, чтобы кто-нибудь из них пошёл поторопить эджиба, но ни один не тронулся с места. Казалось, они и не слышали, что им говорят. Наконец вернулся юзбаш и, рассыпавшись в извинениях, сказал Моуравову, что эджиб не может выйти.