Бесики - Страница 155

155

Каждая из женщин принимала за царя того вельможу, который нравился ей больше других. Высокая женщина приняла Анну за царицу, а Иосифа Корганашвили — за Ираклия, на которого он действительно был похож. Вторая крестьянка приняла за царя и царицу Грузии Давида Орбелиани и его супругу Тамару.

— Господи, помилуй и спаси! В жизни не видела столько знатных господ вместе! — говорила высокая женщина.

— Вот и удостоилась царя с царицей увидеть! Что, рада небось, Калуа?

— Известно, рада.

Простодушным цилканским женщинам это собрание блестящих вельмож представлялось сонмом особых, счастливых и прекрасных существ, чуждых человеческих недостатков.

Они не поверили бы, если бы перед ними обнаружили всё сложное сплетение любви, ненависти, противоречивых стремлений, добрых и злых желаний, которое опутывало этих знатных, блестящих людей.

Вот стоит новобрачный — имеретинский царевич Давид, юноша с щегольскими усиками, в белой черкеске, расшитой золотой тесьмой, в маленькой имеретинской шапочке, которая сейчас висит на шнурке у него за плечами: на голове у царевича золотой венец. Не шевелясь, чуть приоткрыв рот, он смотрит то на священника, то на своего верного Росто, неподвижно стоящего у колонны.

Росто не спускает глаз с царевича и время от времени еле заметным движением головы успокаивает его. Он терзается страхом — как бы царевич не насорил чего-нибудь во время венчания, и беспрерывно повторяет про себя одну и ту же молитву: «Господи, помоги мне в этот трудный час! Господи, пронеси мимо нас опасность!».

Когда Росто впервые увидел невесту, он почувствовал к ней такую жалость, что ужас обуял его.

«Нет, не простит нам господь этого греха! Такого ангела отдаём в руки нашему безумному царевичу!» — думал Росто. Страх его ещё больше усилился, когда, войдя в церковь, он увидел строгий лик Христа, изображённый на стене. В ужасе и в отчаянии он несколько раз перекрестился и тут же дал обет внушить царевичу не прикасаться к супруге, пока на то не будет воли божьей.

Анико сгорала от любопытства: ей не терпелось рассмотреть своего жениха. Вначале он ей совсем не понравился. Невольно сравнивая его с Бесики, Анико испытала боль и разочарование. Царевич был долговязым, сутулым, длинноносым, глаза у него были выпучены, рот полураскрыт. Девушка едва не разрыдалась от огорчения, но потом постепенно привыкла к внешности жениха, который как-никак был потомком Багратиона и наследником престола. Скоро он стал казаться ей даже красивым. Обряд венчания представлялся ей игрой, точно они венчались не всерьёз, а для забавы, как дети, играющие в женитьбу. И они, как это свойственно детям, сразу подружились.

Чуть бледная, прекрасная, как мраморная статуя, Анна стояла неподвижно и следила за обрядом. Она знала, что где-то за её спиной, в задних рядах, стоит Бесики и, вероятно, испытывает двойные муки. Если он действительно любит Анико, то зрелище этой свадьбы должно причинять ему жестокие страдания. Встретившись с Бесики здесь, в Мухрани, Анна успела кинуть на него уничтожающий взгляд, красноречиво говоривший, что он больше не существует для неё. Потом она всё время делала вид, что не замечает его, и испытывала острое наслаждение мести. Анна чувствовала, что молодой поэт взволнован и опечален её холодностью. Ещё в Тбилиси, узнав, что Ираклий не удовлетворил просьбы Давида о восстановлении Бесики в должности секретаря, Анна обрадовалась его неудаче, несмотря на то, что была добра по природе. Точно за пренебрежение к ней был наказан Бесики, и оскорблённое самолюбие заставило Анну испытать жестокое удовлетворение.

Холодное обращение Анны не на шутку встревожило Бесики. Анна втихомолку наблюдала за ним; замечая его растерянность, читая мольбу в его взгляде, она чувствовала, что понемногу успокаивается, что к ней возвращается беззаботность и радостное расположение духа. Вот и сейчас, стоя в храме, она следила глазами за женихом и невестой, рассматривала ряды икон в иконостасе и ни на минуту не переставала ощущать присутствие Бесики, который стоял позади Левана, рядом с Манучаром Туманишвили, наклонив голову и устремив взгляд в каменный пол. Анна по какому-то наитию чувствовала, что замужество Анико не причиняет ему никаких страданий и что в настоящую минуту его терзает лишь мысль о пей, об Анне.

Она не ошибалась; Бесики действительно думал о ней. Левая щека и ухо у него пылали, словно после пощёчины. Время от времени он проводил рукой по щеке и тотчас же вспоминал звонкую пощёчину Анико, которая так безжалостно отрезвила его. Бесики словно озарило в тот памятный день — он внезапно осознал, что его поведение влечёт его к гибели. Поэтому замужество Анико не огорчило его, хотя ему и стало ясно сейчас, что её одну любил он искренней, чистой любовью. Но Анико была недоступна для него, и Бесики мог только сожалеть, что в прекрасном цветнике придворных дам у него, опьянённого ароматом роз, фиалок и нарциссов (Бесики сравнивал каждую женщину с каким-нибудь цветком), закружилась голова… как он мог позволить себе полюбить девушку из царской семьи?

Снова тучи сгустились над головой Бесики; гром мог грянуть каждую минуту и, терзаемый ожиданием грозы, поэт лихорадочно искал пути к спасению. Им овладела настойчивая мысль — во что бы то ни стало поговорить с Анной и вернуть себе её расположение. Если перед государем у него были такие сильные заступники, как царевич Леван и сардар Давид Орбелиани, то от гнева Анны его мог защитить только бог, — больше Бесики не на кого было надеяться. А гнев Анны мог оказаться страшнее гнева государя. Необходимо было улучить удобную минуту и сказать ей, что он никогда не переставал любить её, что он — всё тот же преданный ей Бесики, каким был всегда.

155