Бесики - Страница 108

108

Анна подошла ближе к толпе, крестьяне пали на колени и, отвесив земной поклон, одновременно заголосили. Каждый из них старался первым высказать своё горе и перекричать других. Поднялся такой галдёж, что в шуме ничего нельзя было разобрать. Обливаясь слезами и царапая себе лица, женщины тянулись к Анне, чтобы облобызать ей ноги и поцеловать подол её платья. Мужчины, покаянно бия себя кулаками в грудь, молили о пощаде.

Неведомо сколько времени раздавались бы ещё эти крики и причитания, если бы грозный окрик царского есаула не заставил всех замолчать. Есаул оттеснил толпу от Анны и стал укорять крестьян.

— Ну и дурачьё же вы! — кричал на них есаул. — Как же её светлость поймёт, что вы хотите, ежели вы все разом забрехали, как деревенские собаки?

Все смолкли, только женщины продолжали всхлипывать, утирая слёзы.

— Что случилось, почему вы плачете? — обратилась к ним Анна. Её лицо выражало не только удивление, но и обиду. Она оглянулась, желая подыскать удобное место, где бы можно было сесть, но, ничего не найдя, продолжала стоять, прикрываясь зонтиком. — Неужели я такая страшная, что служить мне — для вас большое горе?

В ответ опять все заговорили сразу, и есаулу снова пришлось наводить порядок.

— Пусть один говорит за всех, а остальные пусть молчат!

— Хорошо, пусть Гиго говорит, он лучше всех скажет, — заговорили крестьяне, указывая на обладателя серебряного пояса — Гиго Менадишвили. — Он человек учёный, даже писать умеет. Говори, Гиго, скажи всё. Говори, чего ждёшь? Да замолчите все, дайте ему сказать…

— Почему молчать? А может быть, я скажу лучше, чем Гиго?

Шум продолжался довольно долго, и теперь даже окрики есаула не помогали. Тогда сама Анна решила вмешаться в дело и, подозвав Гиго, начала с ним говорить.

Люди постепенно угомонились и стали прислушиваться к разговору Анны и Гиго, который снял шапку, стал перед ней на колени и начал рассказывать о причинах бегства крестьян из этих краёв.

— Ты спрашиваешь, госпожа, почему мы бежали отсюда? А что нам было делать? Мы хорошо знаем, что принадлежим господам «вместе с гнездом и матерью» и должны служить вам, пахать, сеять, пасти скот, выращивать быков, баранов, кур, чтобы трудом праведным кормиться самим и вашу светлость в благоденствии содержать. Так уж установлено самим богом, и разве мы отказываемся от этого?..

— Врёт он, ваша светлость, — сказал сеаул, — он горожанином записался, уклониться от барщины захотел.

— Пусть сразит меня гром, если я вру! — бия себя в грудь, воскликнул Гиго. — Но как жить нам здесь, в разорённом краю? Земли тут неполивные, луга выгорают от зноя, леса истреблены. Уродится урожай, так у вашего управляющего своя мерка, на два пальца шире обыкновенной, отмерит себе зерна, а мы ни с чем и остаёмся. Купить ничего не можем, денег у нас нет и не бывает. Я вот стал горожанином, мастером, котлы умею ковать, вот и вздохнул немного, думал счастье найти. Я же из плена бежал и, памятуя о царском указе, считал себя вольным. А теперь схватили меня царские слуги и пригнали сюда. Зачем, спрашиваю? Дай управу, будь справедливой. Дай мне вольную, я ведь из турецкой неволи бежал. Они у меня. — Гиго указал на есаула, — требуют грамоту. «Почему, говорит, у тебя нет грамоты, что ты вольный? Откуда мы знаем, что ты из турецкого плена бежал?» Я ведь не вру, вы сами, чай, помните, как в Иванов день похитили нас лезгины и продали в рабство. Спросите кого угодно…

— Неправду говорит он, ваша светлость, — сказал есаул. — Мы узнали в Телави, что он хвастался перед мастеровыми, что обманул господ. Когда его деревню разорили, он гостил где-то, и никто его в плен не брал. Вернулся, видит — село разорено, ну и махнул в Телави.

— Ва! Кто это выдумал? Клянусь, что это ложь!

— А ты что скажешь? — обратилась Анна к седобородому старику, который норовил выступить вперёд и, не осмеливаясь вмешаться в разговор, возмущённо вздыхал, укоризненно качая головой.

— Что мне сказать, госпожа? — сняв шапку, начал старик. — Служил я вам всю жизнь верой и правдой, спину не разгибал, но сбежал. Каюсь, сбежал. Селить нас обратно в эти места — всё равно, что сажать дерево в пустыне. Нет у нас ничего…

— Земли у меня вдоволь, — сказала Анна.

— Земли много, я знаю, но землю пахать надо. Вы же не будете нам сбавлять оброк, земля тут малоурожайная, и запахивать нужно втрое больше, чем в Кахетии. А чем пахать, где волы? Имели бы мы хотя бы по паре волов на двор. Сами знаете, чтобы целину поднять, не меньше двенадцати пар нужно. А у нас не то что волов, но и баранов нет, ни коров, ни даже кур. Лесов тут нет. Чтобы съездить за деревом для сохи или для ярма, нужно два дня потратить. Но это ещё ничего. Беда в том, что у нас нет и зёрнышка для посева.

— Зерна мы дадим, — сказала Анна. — У меня его много — только вы не ленитесь. Сейчас займитесь покосами, видите, какая тут трава растёт и какие луга хорошие! Будете пасти мой скот и за это получите десятую с приплода. Через год у вас своя скотина будет. Чего ещё хотите?

— Это хорошее дело, — сказал в нерешительности старик, — золотые слова. — Он оглянулся, ища поддержки, но вдруг встретился с глазами рассвирепевших женщин и осёкся.

Женщины почувствовали, что разговор принимал нежелательный для них оборот. Они надеялись выпросить у Анны разрешение поселиться в Кахетии, а не здесь, где жизнь им осточертела, и, когда увидели, что на все доводы у Анны находился ответ, опять завопили. Пожилая женщина выскочила вперёд и оттащила от Анны старика, ругая и проклиная его:

— Ты что, согласен здесь селиться? Не быть этому! — гневно крикнула она и затем обратилась к Анне: — Не гневайся на меня, госпожа! Двенадцать детей вырастила здесь я, а ни одного у меня не осталось. Все они похищены и проданы в рабство. Теперь у меня единственный мальчик, я хочу его вырастить, чтоб он закрыл мне глаза, когда я умру. Там, в Кахетии, мы не одну треть урожая, а всю половину платили князю, но я готова платить две трети, лишь бы не видеть больше того горя, что мне пришлось испытать здесь двенадцать раз. Ты мать, ты должна понять меня. Смилуйся над нами, выпроси землю у своего брата в Телави или около Тбилиси. И посели нас там. Будем служить тебе, будем молиться за тебя…

108